Предыдущий | Содержание | Следующий
"Торонто Дейли Стар", 25 сентября 1923
Здесь вы не встретите имен. Действующие лица - репортер, девушка-репортер (1), очень красивая дочь в японском кимоно и ее мать. Небольшой хор - друзья дома, которые разговаривают некоторое время в соседней комнате, а когда репортер и девушка-репортер проходят через эту комнату, они встают.
В четыре часа дня репортер и девушка-репортер стояли у парадного подъезда. Только что прозвонил звонок входной двери.
- Они не хотят нас впускать, - сказала девушка-репортер.
Внутри дома послышалось какое-то движение, а потом чей-то голос сказал: "Мама, я спущусь и отвечу им".
Дверь приоткрылась узкой щелью, и где-то посередине показалось очень смуглое и очень красивое лицо с мягкими волосами, разделенными пробором.
"Во всяком случае, она красивая", - подумал репортер. Его часто посылали на задания, в которых должны были фигурировать красивые девушки, но далеко не все потом оказывались красивыми.
- Что вам нужно? - спросила девушка в дверях.
- Мы из газеты "Стар", - сказал репортер. - Мисс Такая-то.
- Мы не хотим иметь дело с газетой. Я не могу вас впустить, - ответила девушка.
- Но... - сказал репортер и уже не мог остановиться. У него было такое чувство, что если он сейчас замолчит, дверь захлопнется. Поэтому он продолжал говорить. В конце концов девушка открыла дверь. "Хорошо, войдите, - сказала она, - я поднимусь и позову маму".
Она пошла наверх, быстрая и ловкая, в японском кимоно. Его, правда, следовало бы назвать по-другому. В кимоно есть что-то от раннего утра и беспорядка. Это кимоно было яркое, резко подчеркивающее фигуру и очень короткое. Казалось, его надо носить с двумя мечами на поясе.
Девушка-репортер и репортер сели на диван в передней.
- Извини, что я один все время говорил, - прошептал репортер.
- Напротив, продолжай и дальше. Только не останавливайся. Я уже не надеялась проникнуть сюда, - сказала девушка-репортер. - А она хороша. (Репортер успел раньше заметить, что она красива.) - И знает, что кимоно ей идет.
- Ш-ш, они приближаются.
По лестнице спускалась девушка в японском кимоно. С ней была ее мать. Мать была настроена решительно.
- Единственное, что я хочу знать, - сказала она, - это где вы достали фотографии?
- Фотографии восхитительны, не правда ли? - спросила девушка-репортер.
Оба, девушка-репортер и репортер, отрицали, что они знают что-либо об этих фотографиях. Они ничего не знают. Нет-нет, решительно ничего. В конце концов им поверили.
- Мы ничего вам не скажем. Мы не хотим попасть в газету. С нас уже хватит. Много людей пострадало в землетрясении гораздо больше, чем мы. Мы не хотим говорить о нем.
- Но, мама, я же их впустила, - сказала дочь. Она повернулась к репортеру. - Скажите, а что бы вы хотели от нас услышать?
- Нам хотелось бы, чтобы вы рассказали, как помните, просто что произошло, - ответил репортер.
- Если мы вам расскажем, что вы хотите, можете ли вы нам обещать не называть наших имен? - спросила дочь.
- А почему бы и не назвать имена? - предложил репортер.
- Мы не скажем ни слова, если вы нам не пообещаете, - сказала дочь.
- Всем известно, что такое репортеры, - сказала мать. - Пообещают, а потом непременно упомянут ваше имя.
Похоже было, что интервью сорвется. Замечание сильно рассердило репортера. Это было незаслуженное оскорбление. Хватало и заслуженных.
- Миссис Такая-то, - начал он, - президент Соединенных Штатов доверяет репортерам весьма секретные вещи, огласка которых стоила бы ему поста. Каждую неделю премьер-министр Франции сообщает пятнадцати журналистам факты, которые, будь они повторены еще раз, привели бы к отставке всего французского правительства. Конечно, я говорю о репортерах, а не о продажных жучках.
- Хорошо, - сказала мать, - допустим, что это справедливо в отношении репортеров.
Дочь начала рассказ, и мать его продолжала.
- Пароход (тихоокеанский лайнер "Empress of Australia") был готов к отплытию, - сказала дочь. - Если бы мама и папа не пришли на мол проводить нас, я не уверена, что им удалось бы спастись.
- Этот пароход всегда отходит по субботам в полдень, - сказала мать.
- Как раз около двенадцати послышался страшный гул, и потом все вдруг начало раскачиваться. Мол накренился и подпрыгнул. Мы с братом стояли на палубе парохода, держась за металлические поручни. Люди выбрасывали вымпелы. Все продолжалось каких-нибудь тридцать секунд.
- Нас распластало на молу, - продолжала мать. - Это был огромный бетонный мол, и он все время раскачивался. Мы с мужем повисли друг на друге, и нас швыряло из стороны в сторону. Многих выбросило в море. Помню, как рикша барахтался в воде, пытаясь вылезти на берег. Машины и вообще все было в море. Кроме нашей машины. Она стояла на молу рядом с машиной князя де Бэр, французского консула, пока не начался пожар.
- Что вы делали, когда толчок прекратился? - спросил репортер.
- Мы вышли на берег. Нам пришлось ползти. Местами мол треснул, и огромные куски бетона откололись. Мы пошли по Банду, вдоль берега моря, и кругом были провалившиеся большие склады. Банд - это шоссе, которое тянется по самому краю берега. Мы дошли до здания британского консульства, оно тоже обрушилось. Осело, как печка. Просто осыпалось. Стен не было, и через фасад можно было заглянуть во двор. Потом последовал еще толчок, и мы поняли, что бесполезно идти дальше или пытаться дойти до нашего дома. Муж слышал, что люди вышли из помещений, где они работали, еще до того, как все началось, и что нельзя помочь тем, кто продолжал работать в складах. Все обволокло огромное облако пыли, поднятой рухнувшими домами. Из-за него ничего не было видно, и по всему городу вспыхивали пожары.
- А люди? Как они себя вели? - спросил репортер.
- Паники не было. Даже странно. Я не видела никого в истерике. Впрочем одна женщина из русского консульства... Здание русского консульства находилось рядом с английским. Оно еще не обвалилось, его сильно покачнуло. Женщина выбежала из ворот вся в слезах. У чугунной ограды сидели кули. Она умоляла помочь ей вытащить дочку из здания. "Она такая крошка", - сказала она по-японски. Но они так и остались сидеть. Казалось, что они не могут пошевельнуться. Конечно, никто не помогал тогда. Все думали только о себе.
- Как вам удалось вернуться на пароход? - спросила девушка-репортер.
- В порту были джонки, и мужу удалось достать одну, и мы отправились к пароходу. Но тогда уже свирепствовал пожар и дул береговой ветер. Некоторое время был очень сильный ветер. Наконец мы добрались до мола. Конечно, трап никак нельзя было спустить, но нам выбросили канат, и мы по нему поднялись на палубу.
Теперь мать не надо было заставлять рассказывать и задавать ей вопросы. События того дня и всех последующих дней и ночей в Йокогамском порту опять завладели ею. Только сейчас репортер понял, почему она не хотела, чтобы у нее брали интервью, и что никто не имел права этого делать и заставлять ее переживать все снова. Ее руки чуть заметно дрожали.
- Сын князя (французского консула) оставался дома. Он был болен. Родители пришли на мол только проводить пароход. Квартал, где живет дипломатический корпус, расположен на холме, и холм съехал на город. Князь ушел с парохода и добрался до развалин своего дома. Мальчика откопали, но спина его была сильно повреждена. Работали несколько часов, чтобы его вытащить. Не удалось откопать дворецкого. Люди были вынуждены уйти оттуда и оставить его, потому что огонь подступил слишком близко.
- И они ушли, оставив его там живым надвигавшемуся огню? - спросила девушка-репортер.
- Да, вынуждены были оставить дворецкого там, - сказала мать. - Он был женат на экономке, и ей сказали, что его спасли.
Мать продолжала дальше глухим, усталым голосом:
- На пароходе, на котором я возвращалась в Канаду была женщина. Она потеряла мужа. Я даже не узнала ее. И еще молодая пара. Они совсем недавно приехали. Только что поженились. Жена пошла в магазин когда это случилось. Он не мог добраться до нее из-за огня. Спасли главного врача американского госпиталя, но не удалось откопать его заместителя и жену. Огонь очень быстро распространялся. Весь город был сплошной пожар.
Мы остались на пароходе, конечно. Некоторое время берега совсем не было видно из-за плотной стены дыма. Совсем стало плохо, когда взорвались резервуары подводных лодок и загорелась нефть. Огонь двигался к молу из порта. Когда он дошел до мола, мы подумали: неужели мы спаслись на пароходе, чтобы сгореть?! Капитан спустил все шлюпки и готов был нас высадить на берег. К борту, со стороны которого надвигался огонь, нельзя было даже подойти. Так было жарко. Шланги были направлены на огонь, но он продолжал наступать.
Матросы пытались обрубить якорную цепь, которая запуталась в винте. Просто обрубить. В конце концов удалось отвести пароход от мола. Это - чудо, что удалось его вывести без буксирного катера. Просто нельзя было поверить, что такое возможно в Иокогамском порту. Это - чудо.
Конечно, весь день и всю ночь возили раненых и людей, лишившихся крова. Ездили на джонках и тому подобных суденышках. Забирали всех на пароход. Мы спали на палубе.
- Муж сказал, что он почувствовал облегчение только тогда, когда мы вышли за брекватер, - сказала мать. - Он очень боялся, что два старых вулкана недалеко от гавани начнут действовать.
- А прилив был? - спросил репортер.
- Нет. Ни одной приливной волны. Когда мы плыли в Кобе, наконец покинув Иокогаму, было еще три или четыре толчка. Но ни одной приливной волны.
Мысли ее были в Иокогаме.
- Люди, которые всю ночь стояли в воде, очень устали, - начала она.
- О да, те люди, которые всю ночь стояли в воде, - тихо сказал репортер.
- Да, чтобы спастись от огня. Там была одна очень старая женщина, наверное, лет семидесяти шести. Она стояла в воде всю ночь. Многие спасались в каналах. Иокогама вся изрезана каналами.
- Это не усложнило обстановку во время землетрясения? - спросила девушка-репортер.
- О нет, напротив. Они были просто спасением во время пожара, - ответила мать совершенно серьезно.
- Что вы подумали, когда началось землетрясение? - спросил репортер.
- Мы знали, что будет землетрясение, - сказала мать. - Никто только не предполагал, что будет такое страшное. Там часто бывают землетрясения. Однажды девять лет тому назад, |было пять толчков в один день. Мы просто хотели пойти в город и посмотреть, все ли в порядке. Но когда увидели, что произошло, все остальное уже перестало иметь значение. Я не собиралась домой. Мои дети должны были уехать. Муж еще в Кобе. У него много работы по восстановлению.
Как раз в этот момент раздался телефонный звонок "Мама занята, она дает интервью репортерам", - сказала дочь. Она разговаривала с друзьями в соседней комнате, которые только что пришли. О музыке. Репортер прислушался, не рассказывает ли она о землетрясении. Нет, ничего.
Мать очень устала. Девушка-репортер поднялась. Репортер тоже встал.
- Вы понимаете, никаких имен, - сказала мать.
- Вы уверены, что не нужно? В этом нет ничего дурного.
- Вы же обещали не называть наших имен, - сказала мать устало.
Репортеры вышли из комнаты. Друзья встали, когда они проходили мимо них.
Репортеры бросили последний взгляд на японское кимоно, прежде чем дверь закрылась.
- Кто будет писать, ты или я? - спросила девушка-репортер.
- Не знаю, - сказал репортер.
(1) Мэри Лаури, репортер "Торонто Стар", с которой Хемингуэй выполнял ряд заданий газеты.
Предыдущий | Содержание | Следующий