Сравнивая современное обхождение со старинным, мы с удовольствием поздравляем себя с собственною галантностью, с тем преклонением или подобострастной почтительностью, которыми якобы мы окружаем женщин именно потому, что они - женщины.
Я поверю, что этот принцип действительно определяет наше поведение, когда смогу позабыть о том, что в девятнадцатом веке той эры, от начала которой мы ведем родословную нашей учтивости, мы только-только начинаем отказываться от широко принятого обыкновения публично бить женщин плетьми наравне с гнуснейшими преступниками мужского пола.
Я поверю, что этот принцип действен, когда смогу закрыть глаза на то, что в Англии и поныне, случается, вешают женщин.
Я поверю в нашу галантность, когда джентльмены перестанут освистывать актрис и тем гнать их со сцены.
Я поверю в нее, когда Доримант поможет рыбной торговке 1 перейти через канаву или торговке яблоками - подобрать рассыпавшиеся плоды, которые только что раскидал мимоездом какой-нибудь незадачливый ломовик.
Я поверю в нее, когда Дориманты не столь высокого полета, которым среди своих хотелось бы слыть отменными знатоками изысканного обращения с женщинами, станут вести себя так же хорошо и там, где никто их не знает или, как они думают, не приметит; когда я увижу, как разъездной представитель какого-нибудь состоятельного торговца снимет свой отличный дорожный плащ и покроет им беззащитные плечи бедной женщины, которая едет в свой приход на крыше той же почтовой кареты и промокла насквозь под дождем; когда мне больше не доведется видеть, как в партере лондонского театра, изнемогая от дурноты и усталости, стоит женщина, а вокруг со всеми удобствами рассиживают мужчины, потешаясь над ее бедою, пока кто-то из них, с виду более воспитанный и совестливый, чем остальные, не заявит многозначительно, что "он охотно усадил бы ее на свое место, будь она чуточку помоложе и посмазливее". Перенесите этого франтоватого кладовщика или коммивояжера в круг знакомых ему женщин, и вы признаете, что еще не встречали большего любезника во всем Лотбери 2.
89
Наконец, я начну верить, что на поведение нате и в самом деле воздействует указанный принцип, когда большую часть черной домашней работы и самого отупляющего труда на снеге перестанут выполнять женщины.
Пока не придет этот день, я никогда не поверю, что хваленая наша галантность - не условная фикция, не мишурное зрелище, которое создают мужчины и женщины определенного общественного звания в определенную пору жизни, находя это для себя выгодным.
Я даже буду склонен причислить эту фикцию к разряду благодетельных, когда увижу, что старости в просвещенных кругах оказывают такое же внимание, как молодости, обыденной внешности - такое же, как красивой, грубому цвету лица - такое же, как нежному, а женщине - потому что она женщина, а не потому, что она прекрасна, богата или знатна.
Я поверю, что наша галантность нечто большее, чем пустое название, когда хорошо одетый джентльмен среди других хорошо одетых людей сможет затронуть такую тему, как пожилой женский возраст, не вызывая и не стремясь вызвать глумления; когда выражения наподобие "застарелая девственность" или "такая-то перестоялась на рынке" в порядочном обществе сразу возмутят всякого, кто их услышит.
Джозеф Найс 3 с Бред-стрит-хилла, коммерсант и один из директоров Тихоокеанского
торгового дома, тот, кому Эдвардс 4, комментатор Шекспира, посвятил превосходный
сонет, был единственным известным мне образцом последовательной галантности.
Он взял меня под свое покровительство в раннем возрасте и положил на меня немало
трудов. Я обязан его наставлениям и примеру всем, что есть во мне от дельца
(то есть, по правде, немногим). Не его вина, что я не извлек из них больше пользы.
Хотя рос он просвитерианином 5 и прошел обучение у купца, он был самым безукоризненным
джентльменом своего времени. У него не было в заводе такого, чтобы в гостиной
он бывал внимателен к женщинам на один лад, а в лавке или в ларьке - на другой.
Я не хочу сказать, что он не соблюдал никаких различий. Но он никогда, даже
в самый неблагоприятных и неожиданных обстоятельствах, не забывал, что перед
ним - женщина. Я видел, как он стоял с обнаженной головой - смейтесь, если угодно,
- перед бедной девушкой-служанкой, спросившей его, как пройти на такую-то улицу,
- стоял и позе столь непринужденной учтивости, что ни она, принимая его услугу,
ни он сам, предлагая ее, не ощущали ни малейшей неловкости. Он не волочился
за женщинами и том смысле, в каком обычно понимают это слово. Но он чтил и защищал
женственность, в каком бы обличий она перед ним не предстала. Я видел, как в
сильный ливень - нет, право, не смейтесь - он бережно сопровождал повстречавшуюся
ему рыночную торговку, высоко подняв зонтик над ее жалкой корзинкою с фруктами,
дабы они не потерпели ущерба, и все это с такою заботливостью, словно она -
графиня.
Перед женщинами престарелого возраста (будь то даже дряхлая нищенка)
он сторонился, уступая дорогу с большею церемонностью, чем если бы они были
высокопоставленными особами. Он был Рыцарем без страха и упрека всех пожилых
женщин - сэром Калидором или сэром Тристаном 6 для тех, у кого не было ни Тристанов,
ни Калидоров, которые могли бы их защитить. Розы, давно поблекшие на их увядших
в желтых щеках, для него все еще были в полном цвету.
90
"Он бережно сопровождал... рыночную торговку, высоко подняв зонтик".
Он никогда не был женат, но в юности ухаживал за прекрасной Сьюзен Уинстэнли - дочерью старого Уинстэнли из Клептона,7 - смерть которой на заре их романа укрепила его в решимости навсегда остаться холостяком. В дни короткого их романа, как он мне рассказал, ему случилось однажды наговорить своей избраннице уйму любезностей - обычных галантностей, к которым она прежде не обнаруживала никакой неприязни, но на этот раз осталась бесчувственна. Он не мог добиться от нее ни слова в ответ. Комплименты, казалось, даже сердили ее. Он не мог приписать это капризу, ибо его дама всегда была выше подобной вздорности. Когда на следующий день он застал ее в чуть лучшем расположении духа и отважился укорить за вчерашнюю холодность, она с присущей ей откровенностью призналась, что знаки его внимания ей вовсе не неприятны; что она готова снести даже самые высокопарные его комплименты; что молодая женщина ее положения вправе ожидать всевозможных любезностей; что она, надо полагать, может переварить небольшую порцию лести, кроме явно неискренней и ее скромность при этом не пострадает больше, чем у других молодых женщин; однако незадолго до того, как он принялся за свои комплименты, ей довелось услышать, как он довольно грубо отчитывал молодую женщину, которая к назначенному сроку не доставила ему галстуков, и тогда она про себя подумала: "Я мисс Сьюзен Уинстэнли и барышня, я слыву красавицей и обладательницей большого состояния и потому могу располагать целым набором изысканнейших речей, произносимых весьма изысканным джентльменом, моим поклонником, но будь я бедной Мери такого-то (тут она назвала портниху по имени) и не принеси я галстуки в назначенный час, хотя, быть может, я и сидела полночи, чтобы приготовить их в срок, какие комплименты достались бы мне?! И тут на помощь пришла моя женская гордость, и я подумала: ведь для одного того, чтобы воздать мне честь, и с другой женщиной полагалось бы обойтись повежливее; тогда я решила не выслушивать больше красивых речей, чтобы не предать пол, принадлежность к которому в конце концов более всего и дает мне право и основание на них притязать".
Думаю, что в упреке, брошенном дамой своему поклоннику, раскрывается как ее благородство, так я возвышенный образ мыслей, и мне не раз представлялось, что необыкновенная учтивость, которая на протяжении всей жизни направляла действия и поведение моего друга по отношению ко всем без исключения женщинам, обязана своим счастливым рождением своевременному уроку, преподанному устами столь горестно оплаканной владычицы его сердца.
91
Я бы хотел, чтобы весь женский мир разделял на этот счет те воззрения, какие высказала мисс Уинстэнли. Тогда бы мы увидели проявления последовательной галантности и не наблюдали бы впредь, как в одном и том же человеке уживается, казалось бы, совершенно несовместимое: образец безупречной вежливости с женой и холодного презрения или грубости по отношению к сестре; пламенный обожатель возлюбленной и обидчик такой же женщины - тетушки или несчастной незамужней родственницы. Ровно в той степени, в какой женщина проявляет неуважение к своему полу, даже к скромнейшим его представительницам - к служанке или другим подчиненным, - заслуживает она того, чтобы и у нее отняли часть уважения к ней самой; она, может статься, почувствует это, когда молодость, красота и прочие преимущества, столь существенные для ее пола, утратят свое обаяние. Первое, чего женщина должна требовать от мужчины во время его ухаживания или после него, - это уважение к ней потому, что она - женщина, и затем уже, чтобы он уважал ее превыше всех других женщин. Но пусть ее женская сущность будет фундаментом, на котором воздвигается все остальное, и знаки внимания, проистекающие из личного предпочтения, будут только прелестными пристройками и украшениями - столь многочисленными и столь прихотливыми, как вы того пожелаете - к главному зданию. Пусть каждая женщина вслед за милой Сьюзен Уинстэнли преподаст мужчине самый главный урок - чтить ее пол.
Впервые - в "London Magazine" (ноябрь 1822 г.).
1... когда Доримант поможет рыбной торговке... - Доримант-один из героев комедии Джорджа Этериджа (Etherege, 1635?-1691) "Модный мужчина, или Сэр Фоплинг Флаттер" ("The Man of Mode, or Sir Fopling Flutter"), представляющей собой ряд выразительных зарисовок общества светских людей, занятых только развлечениями. Пьеса малосценична и держится на остроумных диалогах. Доримапт имел прообразом друга Этериджа сэра Джона Вильмота, герцога Рочестера, а другой персонаж - юный Белиар - самого автора.
2 Лотбери - небольшая улица в центре Сити.
8 Джоэвф Пайс - реальная личность. Был настолько самоотвержен, что даже отказался от невесты в пользу своего двоюродного брата, считая, что тот любит ее больше, а затем в течение всей жизни помогал им.
4 Эдвардс (Edwards, 1669-1757) - юрист по образованию, посвятил себя литературной критике. В 1747 г. в связи с выходом в свет сочинений Шекспира, изданных Уорбертоном (Warburton). Эдвардс опубликовал "Каноны критики", где очень резко критиковал это издание. Он также писал стихи.
5 ...рос он пресвитерианином… - см. с. 230, примеч. 9,
6 ... сэром Калидором или сэром Тристаном... - Сэр Калидор - рыцарь в Спенсеровой "Королеве фей" (см. с. 235, примеч. 2) являлся воплощением рыцарской галантности. Считали, что прототипом его мог быть поэт Филип Сидни (см. с. 233, примеч. 17) или герцог Эссекс. Тристан - герой нелого ряда средневековых легенд, примыкающих к циклу сказаний о короле Артуре.
7 Клептон - в то время пригород Лондона.
