Каждый, кто знаком с трудами проф.Л.Н.Мурзина, легко обнаружит в названии настоящей статьи реминисценцию: в 1984г. на конференции в МГПИИЯ «Коммуникативные единицы языка» Леонидом Николаевичем был сделан доклад «Предложение в тексте и текст в предложении», тезисы которого опубликованы в соответствующем сборнике. Как известно, утверждение текста в качестве высшего уровня языковой системы имело принципиальное значение для всей концепции языка, выстраиваемой Л.Н.Мурзиным. Введение текста в систему языковых уровней Э.Бенвениста, рассмотрение текста как высшего по отношению к предложению уровня языка позволяло рассматривать единицы нижележащих уровней на широком поле их текстовых взаимодействий. Так, предложение оказывается одновременно континуентом и интегрантом текста, поскольку любой текст как континуум раскладывается на предложения-высказывания, в то же время, предложение - это та минимальная единица, которая отличает один текст от другого - интегрант текста [Мурзин: Текст и..., 8]. Сам текст, благодаря его уровневой квалификации, стало возможным охарактеризовать в известной системе лингвистических понятий, в частности, установить синтагматические и парадигматические типы отношений между текстами (дистрибуция и субституция текстов) [там же]: «То, что текстовые парадигмы, как и текстовые синтагматические ряды, не отличаются строгостью и даже, напротив, характеризуются рыхлостью и неустойчивостью, - пишет Л.Н., - не может нас смущать, так как это закономерно, чем выше уровень языка, тем менее строгими являются отношения между его единицами» [Мурзин: Человек..., 163]. Говоря об отсутствии четкости и строгости текстовой синтагматики и парадигматики, Л.Н.Мурзин обнаруживает специфику текста, уже как единицы отдельного самостоятельного уровня, в его неопределенности. И хотя все языковые единицы получают свою определенность только в составе единицы вышележащего уровня, неопределенность текста такова, что, будучи ориентирован на внеязыковую действительность, он нуждается, продолжая логику бенвенистовской языковой иерархии, в наличии уже по сути неязыкового уровня, без которого в то же время невозможно прояснение и объективация общего смысла текста. Высший уровень языка должен обладать теми свойствами, которые были сформулированы Бенвенистом: содержать знаки, но не являться знаком, бесконечно варьироваться, обладать предельной неопределенностью. Такими свойствами, по мнению Л.Н.Мурзина, обладает культура, если признать ее семиотический характер [См. работы с 1991г.].
Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Проблема связи языка и культуры, культуры и текста интересовала Л.Н. практически всегда. В 1990 г. на одной из Пермских стилистических конференций им был сделан доклад «Язык - текст - культура». Определяя еще только самый общий подход к проблеме, Л.Н.Мурзин утверждает текст в качестве центрального звена триады, т.к. именно текст связывает язык и культуру. Связь языка и культуры опосредована, по мнению Л.Н.Мурзина, текстом. При этом язык обращен к механизмам речи, а культура - к внеязыковой действительности. В этом докладе еще не сформулирована идея уровневой природы культуры, но проблема развитого языка и высокой культуры уже была здесь намечена.
Теоретически мыслящий ученый, Леонид Николаевич был еще и удивительно глубоким Человеком, ищущим себя, созидающим себя, осознающим свое жизненное предназначение. Вопросы культуры имели в связи с этим принципиальный, мировоззренческий характер. Отсюда начинались (или к этому приводили?) размышления о свободе личности, о ее ответственности, о роли языка в формировании человека. Одна из последних статей Л.Н.Мурзина называется «О степенях свободы языка». Говоря о свободе как об онтологическом свойстве языка, Л.Н. пишет о двух типах правил текстообразования: формальных, принадлежащих языку, и собственно коммуникативных, выходящих за пределы языка как системы знаков. «Именно выход за пределы языка, как это ни парадоксально, открывает перед коммуникантами более широкие возможности выбора и делает свободу языка качественно иной» [с.132]. Л.Н. обращает внимание на тот факт, что «на уровне текста язык работает нормально даже при неисправности того или иного механизма более низкого уровня - фонетического или грамматического», например, при дефектах речи [там же]. Возможности выражения и понимания, открываемые на уровне текста, Л.Н. связывает с тем, что «язык - действующая семиотическая система, создающая тексты», именно в процессе текстообразования происходит беспрерывное качественное изменение языка. Еще в статье 1982г., посвященной деривации текста, Л.Н. отмечал, что «слово, раз использованное в каком-либо тексте, вовлекается в производство все новых и новых текстов» [см. О деривационных..., 28]. Таким образом слово становится представителем множества текстов, которые хранятся в памяти в компрессированном виде и которые, собственно, и составляют культуру. Возвращаясь к статье 1996г., отметим, что именно уровень культуры, по мнению Л.Н.Мурзина, «обеспечивает нам наивысшую степень свободы языка» [с.133].
А последним трудом Леонида Николаевича стали тезисы, подготовленные им для Екатеринбургской конференции за четыре часа до смерти. Доклад должен был называться «Дифференциация или интеграция?». В нем Л.Н. вновь возвращается к любимой им дериватологии, но, как всегда бывает у настоящих ученых, на новом витке: отдав должное принципу дифференциации, провозглашенному Ф.де Соссюром и сыгравшему свою созидательную роль в языкознании, Л.Н. утверждает, что «процесс производства любой единицы языка осуществляется на основе определенного отождествления с деривационно предшествующей единицей... Сущность деривации единиц сводится к их интеграции» [Мурзин: Дифференциация..., 23]. Здесь, по сути дела, Л.Н. формулирует важнейший методический принцип современной лингвистики - принцип тождества, или интеграции: «Дифференцируя единицы, говорящие обеспечивают их адекватный выбор, а интегрируя, они обеспечивают их порождение и построение текста» [там же, 24]. Классическая структурная лингвистика, по словам Л.Н.Мурзина, имела дело с единицами, являющимися редукцией непосредственно наблюдаемого речевого уровня, поскольку «в отличие от простейших единиц типа фонем, сложные производные единицы, обладающие неопределенно большим числом признаков, не поддаются текстологическим процедурам, если они предварительно не подвергнуты некоторой редукции» [там же, 23]. Однако «при всем значении обобщений, которые делались при этом, нельзя познать сущность языка, если ограничится редукцией фактов» [там же]. Остается только предполагать, на какую полноту языковой картины, отраженной в реальных речевых произведениях, замахнулся бы Леонид Николаевич... Несомненной остается убежденность, что многим фактам языка он хотел найти культурологическое обоснование.
Подход к культуре со стороны текста, как указывает Л.Н.Мурзин в уже упоминаемой статье 1994г., имеет все достоинства и недостатки формального структурного подхода: моделируемость культуры, строгость суждений о ней - этим, по мнению Л.Н.Мурзина, культура обязана своему текстовому характеру. Однако общефилософский смысл культуры не может быть постигнут с позиций нижележащего уровня, каковым является уровень текста [Язык, текст..., 166]. В то же время подход к тексту со стороны культуры позволяет отказаться от той редукции, о которой Л.Н. напишет через 2 года [см.Дифференциация...]. Текст, который Л.Н.Мурзин называет «формальной единицей культуры» [Язык, текст..., 166], как чисто семиотическое явление не нуждается в истолковании. Более того, сами тексты в культурологических исследованиях представляют собой средство истолкования культуры. В статье «О лингвокультурологии, ее содержании и методах» [1996] Л.Н.Мурзин, развивая свои идеи последних лет, четко разграничивает два научных подхода к тексту: собственно лингвистический и лингвокультурологический. Если в центре внимания лингвистики находится форма языка, то цель лингвокультурологии - приписать языковой единице «через посредство семантической функции функцию культурологическую» [там же, 11].
Еще в статье 1994г. Л.Н.Мурзин пишет, что текст как принадлежность собственно культуры подвергается интерпретации: «Многократная интерпретация текста - вот путь его вхождения в культуру». «Культура в сознании носителей беспрерывно видоизменяется: она живет постольку, поскольку ее компоненты - тексты - интерпретируются, она умирает без интерпретации» [там же, 167].
В статье 1996г. находят свое развитие и идеи о путях вхождения текста в культуру - этот механизм коллективного сознания, коллективной памяти (по Ю.Лотману): «Чтобы текст вошел в культуру, его должен присвоить социум... Как общество присваивает себе продукт индивида - его тексты, так и индивид присваивает себе культуру - коллективное сознание» [с.10-11]. В этой работе Л.Н формулирует целый ряд вопросов, на которые призвана ответить лингвистика с культурологической точки зрения: какие качества необходимы тексту для вхождения в ту или иную культуру, как происходит «присвоение» текстов, какие лингвистические механизмы обеспечивают этот процесс, каким образом «чужой» текст делается «своим», как соотносятся в тексте множество порождающих его языков, какие тексты занимают в культуре центральное положение, а какие - периферийное, как происходит взаимодействие в культуре текстов, в частности, их перемещение из центра на периферию и наоборот [с.10-12].
Логика развития научных идей Л.Н.Мурзина в области соотношения языка и культуры приводит к мысли о том, что следующим этапом его исследований должна была стать интерпретация как универсальный текстообразующий механизм. В самом деле, отношения между текстом и его интерпретацией можно рассматривать как преобразование некоего исходного, базового текста в текст-интерпретацию. Текст, будучи динамическим по природе, может быть «организован несколькими различными способами» [П.Рикёр, 8]. Интерпретация может рассматриваться как переконструирование текста. В то же время как продукт ментальной деятельности человека текст является порождением и принадлежностью «исторически данной культуры» [См. Текст как...]. Культурологический подход предполагает выявление в тексте национально-специфических черт культуры, относящихся как к области устройства языка, так и к сфере самой духовной деятельности человека. Текст оказывается культурным объектом лишь в той мере, в которой контакт с ним человека предполагает появление в самом человеке новых возможностей, открытие человеком в тексте самого себя [Мамардашвили]. Проблемы восприятия, понимания и личностного контакта с текстом являются проблемами психологическими по существу, однако в самой языковой системе, рассматриваемой с динамической точки зрения, «должны быть записаны все условия употребления единиц языка» [Мурзин: 1982, 22], в том числе, и условия и механизмы интерпретации. Интересы собственно лингвистического исследования диктуют обращение к эксплицированным интерпретациям - текстам, в которых мы имеем дело с воплощенным этапом интерпретации, а задача культурологического обоснования вводит еще одно требование к материалу: текст, рассматриваемый как интерпретация «чужого» текста, должен быть вызван к жизни волей и потребностью самого интерпретатора. При этом приходится отвлечься от того факта, что и сам текст-источник в определенной мере порожден как интерпретация какой-то внеязыковой ситуации и/или уже существующих текстов. Исходя из сформулированных требований к материалу, автор настоящей статьи исследует механизмы интерпретации текста на основе анализа драматургических произведений русской классики (текст-источник), их сценических редакций в постановках отечественных театров (тексты-интерпретации), оригинальных текстов-интерпретаций, представляющих собой режиссерскую рефлексию, зафиксированную в дневниковых записях.
Как показывает анализ материала, переконструирование текста не является прямым замещением «чужих» конструкций «своими», оно осуществляется опосредованно. Это опосредование имеет двоякий характер: через конструктивные элементы смысловой, эстетической, прагматической структуры текста-источника и через культурные трансформации реалий, представленных в тексте-источнике. Иными словами, при исследовании интепретационных механизмов мы обращаемся к языковой форме с вопросами «что?» и «как?». Вопрос же «почему?» должен быть адресован культуре.
Буквально за месяц до своего такого неожиданного и преждевременного ухода Л.Н., обсуждая со мной тему моего будущего докторского исследования и искренне радуясь очередному совпадению наших научных интересов (я всерьез заинтересовалась интерпретацией), как всегда, мгновенно загораясь, сказал: «Я давно хотел сопоставить текст какой-нибудь пьесы и то, что потом получается на сцене! Слушайте, возьмитесь, посмотрите - что там! Должно быть здорово интересно!». Это выглядело так, как будто он посылал меня в далекое, долгое и богатое приключениями путешествие. Я не могла даже представить, что свои путевые заметки мне не придется посылать по его земному адресу...
Мамардашвили М. Наука и культура // Как я понимаю философию. -М.: Прогресс, 1990, с.337-356.
Мурзин Л.Н. О деривационных механизмах текстообразования // Теоретические аспекты деривации.Пермь,1982.С.20-22.
Мурзин Л.Н. Предложение в тексте и текст в предложении // Коммуникативные единицы языка: Тез. докл.Всесоюз.науч.конф.М.,1984.С.81-84.
Мурзин Л.Н. Язык- текст- культура // Статус стилистики в современном языкознании: Тез. науч.конф. Пермь,1990.С.113-115.
Мурзин Л.Н. Текст и его восприятие. Сведловск,1991.172с.- Совместно с А.С. Штерн.
Мурзин Л.Н. Язык, текст и культура //Человек- текст- культура. Екатеринбург,1994.С.160-169.
Мурзин Л.Н. О лингвокультурологии, её содержании и методах // Русская разговорная речь как явление городской культуры. Екатеринбург,1996.
Мурзин Л.Н. О степенях свободы языка // Русское слово в языке, тексте и культурной среде. Екатеринбург,1997.С.127-133.
Мурзин Л.Н. Дифференциация или интеграция? // Актуальные проблемы русистики. Тез. Докл. и сообщ. Междунар. науч. конф. Екатеринбург: Изд-во Урал ун-та, 1997. С.22-24.
Рикер Поль. Герменевтика Этика Политика. - М., Изд. «А CADEMIA », 1995.
Текст как явление культуры / Антипов Г.А., Донских О.А., Марковина И.Ю., Сорокин Ю.А. - Новосибирск: Наука. Сиб. отд-ние, 1989.