Искусственная комедия, или комедия нравов, совсем угасла на нашей сцене. Если Конгрив и Фаркер 1 появятся в семь лет один раз, их тут же освищут и снимут. Наше время не может их вынести. Неужели из-за нескольких безрассудных речей или проскальзывающей местами вольности диалога? Думаю, что не только. Поведение их персонажей не отвечает требованиям морали. У нас все сводится к этому. Пустое волокитство, хотя бы и вымышленное, сновидение, быстролетное зрелище одного вечера пугают нас точно так же, как. проявление распущенности в поведении сына или подопечного в действительной жизни испугали бы родителя или опекуна. У нас не осталось нейтральных эмоций, нужных для восприятия драмы. Мы взираем на театрального соблазнителя, который два часа кряду и без всяких последствий развязно повесничает, с той же суровостью, с какой наблюдаем действительные пороки и все плоды их на атом и на том свете. Мы - зрители заговора или интриги (которые в жизни не подходят под правила строгой морали) принимаем все это за истину. На место драматического персонажа мы ставим личность и соответственно выносим свой приговор.
147
Мы вызываем ее в наш суд, откуда она лишена возможности апеллировать к dramatis personis,* своим ровням. Мы испорчены - нет, не сентиментальной комедией, но унаследовавшим ей тираном, еще более пагубным для нашего удовольствия самодовлеющей и всепоглощающей драмой обыденной жизни, где моральный вывод - все, где вместо выдуманных, полудостоверных сценических лицедеев (призраков старой комедии) мы узнаем самих себя наших братьев, тетушек, родственников, единомышленников, покровителей врагов - таких же, как в жизни, - узнаем их с таким живым и захватывающим интересом, что не можем позволить нашему нравственному чутью (в его самых глубоких в существенных проявлениях) оказать снисхождение или задремать хотя бы на миг. Все, что там совершаемся, неизменно волнует нас точно так, как те же события и характеры волновали бы в обычных жизненных обстоятельствах. Мы несем с собой в театр домашние заботы. Мы ходим туда не для того, чтобы убежать от гнета действительности, как наши предки, а для того, чтобы подтвердить свое понимание этой действительности, чтобы вдвойне застраховать себя и получить от судьбы поручительство. Мы хотим пережить трудные наши жизни дважды - в точности как Одиссей, которому была дарована печальная привилегия дважды сойти в царство теней 8. Все, что в характере нейтрально, все, что стоит между пороком и добродетелью, все, что в сущности безразлично к ним, поскольку всерьез вопрос о них не ставится, - это благословенное место отдохновения от бремени непрерывной моральной оценки, это святилище, эта безмятежная Альзация 3, откуда изгнаны всякие колебания совести, - все это уничтожено и объявлено вредным для интересов общества. Привилегии этого места упразднены законом. Мы не смеем больше тратить время на изображение или упоминание зла. Подобно глупым собакам, мы лаем на тени. Мы боимся заразиться недугом, представленным на сцене, и опасаемся намалеванных язв. В страхе как бы наша мораль не схватила простуды, мы укутываем ее в просторное одеяло предосторожности, оберегая от дуновения ветра и лучей солнца.
Признаюсь, что хотя я не должен держать ответ за особо важные проступки, я радуюсь, когда мне иной раз удается погулять за пределами епархии строгой совести и не жить непрерывно по соседству с судом, но время от времени в мечтах своих воображать мир без докучных ограничений, удаляться в убежище, куда не может последовать за мною охотник.
В густой тени
Идейских круч, покрытых лесом,
Не ведать страха пред Зевесом 4.
* действующим лицам (лат.).
148
К своей клетке и неволе я возвращаюсь оттуда посвежевшим в поздоровевшим. Я влачу цепи более терпеливо после того, как дышал воздухом воображаемой свободы. Не знаю, как другие, но я чувствую себя лучше всякий раз, когда перечитываю одну из комедий Конгрива, - а впрочем, почему только Конгрива? - я бы мог добавить сюда и Уичерли 5. Я по крайней мере всегда веселею от них. И я никогда не мог бы связать эти блестки остроумной фантазии в нечто такое, из чего можно было бы извлечь образец для подражания в реальной жизни. Они сами по себе целый мир, почти как сказочная страна. Возьмите любого из персонажей этих пьес, мужчину иль женщину (за редкими исключениями все они на один лад), перенесите его в современную пьесу, и мое добродетельное возмущение поразит распутного негодяя со всем пылом, желательным для Катонов партера 6, ибо в современной пьесе мне надлежит судить о том, что хорошо и что дурно. Мера благопристойности определяется благонравием общества. Атмосфера пьесы задушит такого распутника; он не сможет выжить, он попадет в нравственный мир, где ему нечего делать, из которого он неизбежно будет стремительно вышвырнут; у него так же закружится голова в так же не будет силы устоять на месте, как у злого духа Сведенборга 7, когда тот нечаянно забрел в сферу одного из своих добрых людей или ангелов. Но в его собственном мире разве негодяй покажется нам таким уж отпетым? Фейвеллы и Мирабеллы 8, Дориманты 9 и леди Тачвуд 10 не оскорбляют моего морального чувства, когда появляются там, где им надлежит; в сущности они его и вовсе не затрагивают. Они, я бы сказал, погружены в собственную стихию. Они не нарушают никаких законов или запретов совести. Они попросту их не знают. Они выбрались из христианского мира в страну - как бы ее назвать? - в страну рогоносцев, в Утопию волокитства 11, где наслаждение - долг, а нравы - ничем не ограниченная свобода. Это вполне умозрительная картина, которая не имеет ни малейшего отношения к реальному миру. Ни один добропорядочный человек не должен чувствовать себя оскорбленным как зритель, потому что ни один добропорядочный человек не страдает на сцене. С точки зрения морали любой персонаж в этих пьесах - немногие исключения не более, чем промахи, - в равной мере внутренне пуст и никчемен. Великое искусство Конгрива особенно явственно в том, что он полностью исключил (кроме разве нескольких черточек великодушия в роли Анжелики) 12 не только всякое даже отдаленное подобие безупречного характера, но и малейшие притязания на добропорядочность или добрые чувства. Сделал ли он это намеренно или по наитию, эффект оказался столь же удачным, сколь намерение смелым (если то было намерение). Я не раз удивлялся странной власти его комедии "Так поступают в свете", заставляющей вас на протяжении всего спектакля с интересом следить за поведением персонажей, совершенно вам безразличных, ибо вы не испытываете к ним ни любви, ни ненависти, и я думаю, что именно благодаря этому вашему равнодушию вы можете вынести пьесу в целом. Он лишил свои создания какого бы то ни было морального света - мне кажется, лучше так выразиться, чем грубо сказать, что он погрузил их в непроглядную тьму, - и тени его витают пред вами, и вы не различаете их и ни одной не оказываете предпочтения. Покажи он хоть одного добропорядочного героя, хоть единый родник нравственного чувства, хоть малейшее отвращение разума к реальной жизни и к реальным обязанностям, этот неуместный Гесем 13 осветил бы и раскрыл уродства, которых теперь нет и в помине потому что мы думаем, что их нет.
149
Если перенести в действительную жизнь героев пьес Конгрива и его друга Уичерли, все они окажутся распутниками и шлюхами, а необузданное волокитство - единственным смыслом их краткого существования. Никакого другого побуждения к действию, никакого иного мотива поведения они не признают; если бы таким принципам следовали повсеместно, существующий порядок вещей превратился бы в хаос. Но несправедливо переносить этих героев в реальную жизнь. В их мире подобное поведение не имеет никаких последствий. Когда мы среди них, мы среди людей, пребывающих в хаосе. Нельзя судить их по нашим обычаям. Их поступки не оскорбляют никаких священных установлении, ибо таковые между ними не водятся. Семейный мир также не нарушается, ибо семейных связей между ними не существует. Чистота брачного ложа не запятнана, ибо она и не предполагается. Глубокие привязанности не подвергаются потрясениям, священные супружеские узы не разрываются в клочья, ибо глубина привязанности и супружеская верность на этой почве не могут произрасти. Здесь нет ни правого, ни виноватого, ни благодарности, ни ее противоположности, ни притязаний, ни долга, ни родительских обязанностей, ни сыновних. Какое значение имеет для добродетели, какое ей дело, кто покорит мисс Марту, сэр Саймон или Дэпперуит 14 и кто отец детей лорда Фроса или сэра Пола Плайанта? 15
Все это вместе - быстротечное зрелище, исход которого, будь то жизнь или смерть, должен волновать нас не более, чем война мышей и лягушек.
Но, как Дон-Кихот, мы вступаем в борьбу с картонными куклами и потому так же смешны. Мы не решаемся представить себе некую Атлантиду, некое устройство, при котором наше самодовольное моральное чувство к общему кратковременному облегчению отключается. Мы не смеем вообразить такого положения, при котором никому не причитается ни кары, ни воздаяния. Мы крепко держимся за горестную неотвратимость стыда и порицания. Мы склонны осуждать самые мечты наши.
Среди досадных обстоятельств, сопровождающих наше приближение к старости, отрадно только то, что нам довелось посмотреть "Школу злословия" 16 в пору ее высшей славы. Эта комедия выросла из Конгрива и Уичерли, но кое в чем сходна и с последующей сентиментальной комедией. По-настоящему исполнить ее теперь невозможно, хотя она и продолжает после длительных перерывов появляться на театральных афишах. Ее главным героем, по крайней мере тогда, когда в ней играл Палмер 17, был Джозеф Сэрфес. Когда я вспоминаю веселую наглость, изящное, важное благообразие, размеренную поступь, вкрадчивый голос - одним словом, отчетливо разыгранную низость этого персонажа, низость столь свободную от печати сознательной, реальной безнравственности, это лицемерное изображение лицемерия, благодаря которым Джек по праву стал любимым исполнителем этой роли - я не могу не заключить, что современное поколение театралов либо добродетельнее, либо тупее меня.
150
Я без стеснения признаюсь в том, что мои симпатии поровну делились между ним и его более привлекательным братом и что он мне отнюдь не меньше нравился. Конечно, в пьесе есть сцены вроде той, например, где автор заставляет Джозефа отказать в скудном вспомоществовании бедному родственнику - непоследовательность, на которую вынужден был пойти Шеридан, пытаясь объединить искусственную комедию с сентиментальной, хотя одна неминуемо должна разрушить другую, - но игра Джека переносила его через эти помехи с такою легкостью, что его отказ возмущал вас не более, чем доставляло вам удовольствие благожелательное согласие Чарльза; вы забывали об этом пустячном деле так быстро, как только могли, чтобы вернуться в область чистой комедии, где не властвует холодная мораль. Чрезвычайно искусная игра Палмера в этой роли исключала всякое неприятное впечатление, которое мог создать контраст между обоими братьями, будь они реально существующими людьми. В Джозефа нельзя поверить так, как в Чарльза. Последний - это приятная реальность, тогда как первый - контрастный поэтический фон для него, хотя и не менее приятный. Комедия, как я сказал, - непоследовательная смесь Конгрива с сентиментальными несообразностями; хотя веселость в ней и бьет через край, требовалось неподражаемое искусство Палмера, чтобы примирить ее противоречия.
Будь у нас теперь актер с талантами Джека, он не посмел бы исполнять роль Джозефа в той же манере. Он инстинктивно избегал бы любой черточки, которая могла бы сделать этот персонаж нереальным и тем самым придать ему обаяние. Он должен играть его так, как хочется зрителям, а они ждут, что противоположность между дурным человеком и хорошим будет так же велика, как контраст между последними минутами этих персонажей на гравюрах, которые, к великому сожалению, исчезли из окон лавочки моего старого друга Каррингтона Боулса, достопамятного посетителям кладбища святого Павла (эта выставка, столь же почтенная, как соседствующий с нею собор, и почти его сверстница, - изображала дурного и хорошего человека в их смертный час). Тут были представлены жуткие страхи первого - и вправду, как пренебречь зловещим призраком с вполне вещественными вилами, - столь разительно контрастирующие с кроткой, почти радостной готовностью претерпеть возмездие, приять его, словно оно мед и масло, с каковой последний покоряется косе учтивого кровопускателя. Времени, чуткие пальцы которого владеют ланцетом, как пальцы хирурга, любимца молодых дам. Какая плоть, подобно нежной траве, не устремится навстречу косе столь предупредительного косца? В этой утонченной роли Джон Палмер был актером вдвойне. Он играл для вас все то время, что разыгрывал сэра Питера с супругой. Вы угадывали мысли, прежде чем с его уст слетали слова. Изменения его голоса были предназначены для вас, и вам надлежало считать, что порожденные вымыслом партнеры по сцене их вовсе не замечают.
151
Что было вам до того, что это комедиантство обманывало супруга персонажа полуреального, или до того, что Леди Тизл убедили, будто она губит свою драгоценную репутацию избыточной добродетелью? Ведь судьбы Отелло и Дездемоны от этого не зависели! Бедный Джек вовремя покинул подмостки, хорошо, что он не дожил до нашего века глубокомыслия. Милый старый Тизл - Кинг 18 тоже ушел от нас вовремя. В наши дни его манера игры едва ли нашла бы признание. Нам нужно любить или ненавидеть, оправдывать или осуждать, порицать или жалеть, подходить ко всему с нашей отвратительно самоуверенной моральной оценкой. Чтобы оказаться приемлемым ныне, Джозеф Сэрфес должен быть законченным гнусным негодяем - ни больше, ни меньше; уже первое его появление должно потрясать и вызывать ужас, лицемерие его добропорядочных сентенций, которые наши простодушные веселые отцы встречали с такою сердечностью, зная, что ничего худого от них (даже на сцене) не произойдет и не может произойти, должны теперь внушать холодное, непреодолимое отвращение. Чарльза (истинного лицемера в этой сцене - ибо, если двуличие Джозефа направлено к законной конечной цели, то у его брата изъявления добросердечия продиктованы чистым самолюбованием) надлежит любить, а Джозефа ненавидеть. Чтобы соблюсти равновесие между ним и другим отталкивающе реальным персонажем, сэром Питером Тизлом, последний не должен более носить комическую маску ворчливого, недавно женившегося старого холостяка, брюзжания которого (как его играл Кинг) были несомненно так же рассчитаны на вас, как и на партнеров по сцене; теперь он должен быть вполне реальной личностью, за оскорбление которой приходится отвечать по закону, личностью, по отношению к которой существуют определенные обязанности и которая является подлинным истцом и судебным противником гнусного соблазнителя Джозефа. Чтобы придать сэру Питеру больше реальности, его страдания в несчастливом браке должны обладать такою же остротой, как в жизни, должны (или должны бы) не развлекать, а удручать вас точно так же, как если бы подобная беда постигла вашего соседа или старого друга. Восхитительные сценки, которым пьеса обязана названием и пикантностью, должны волновать вас гак же глубоко, как если бы в вашем присутствии подвергалась поношению добрая слава милой женщины, вашего друга. Крэбтри и сэр Бенджамин 19 - эти жалкие змеи, существующие только в солнечных лучах вашей веселости, - должны созреть в парнике насильственной реальности, пока не станут аспидами и амфиобенами, а миссис Кэндор, о ужас! должна превратиться в кобру. Ах, кто помнит в этих ролях Парсонса и Додда 20 - овода и мотылька "Школы злословия", - а также очаровательную в своей естественности мисс Поуп 21, безупречную леди, столь непохожую на разряженную комедийную даму, - тот не может отказаться от подлинного наслаждения театром, бегства от жизни, забвения всяких забот, праздничного отключения от педантского глубокомыслия, от этих сатурналий22 на два-три коротких часа, с трудом отвоеванных у окружающего нас мира ради того, чтобы присутствовать на представлении какой-нибудь из новейших пьес, где нашу робкую совесть (ведь ее и на мгновенье нельзя оставить в покое) непрерывно понукают, тем самым ослабляя и притупляя ее, как всякую бесконечно упражняемую способность, ради того, чтобы польстить нашему тщеславию, изображая отвлеченную справедливость, отвлеченную благотворительность, спасение жизней без риска для зрителя и щедрые дары - целые состояния, которые ничего не стоили автору?
152
Нельзя, пожалуй, назвать другое драматическое произведение, где бы роли были распределены так удачно, как в этой "директорской" комедии. Когда я впервые увидел ее, мисс Фаррен 23 играла леди Тизл, сменив миссис Абингдон,24 а Смит,25 первый Чарльз, уже покинул сцену. Почти все прочие роли остались за прежними исполнителями. Припоминаю, что тогда было в моде бранить Джона Кембла 26, которому после Смита досталась роль Чарльза, но я считал, что это очень несправедливо. Смит, на мой взгляд, был более воздушен и пленял взоры веселостью и непосредственностью. На нем не было мрачного отблеска трагедии. Ему не приходилось держать ответ за то, что раньше он нравился своей возвышенной декламацией. Ему не приходилось искупать грехов Гамлета или Ричарда. Его провал в этих ролях открывал перед ним путь к успеху в роли столь противоположного характера. Но насколько я могу судить, здравый смысл Кембла мог бы возместить отсутствие способностей еще более явное, чем у него. В этой роли его самые жесткие интонации были пропитаны и смягчены добродушием. Он обратил свои недостатки в достоинства. Четкая манера декламации, которою он владел, только помогала ему точнее передавать остроумие диалога. Она, казалось, заостряла его стрелы, чтобы они вонзались поглубже. Ни одна из его искрометных фраз не пропадала попусту. Я помню во всех подробностях, как он произносил их одну за другой, и сколько ни силюсь, не могу представить себе, чтобы хоть одну из них можно было изменить к лучшему. Никто не мог вести блестящий диалог - диалог Конгрива и Уичерли, - потому что никто не понимал его и вполовину так хорошо, как Джон Кембл. Его Валентин27 в "Любви за любовь" был, как мне помнится, безупречен. Кембл иногда сникал в перерывах между подъемами трагической страсти. Он иногда дремал, произнося проходные реплики героического персонажа. Его Макбет, бывало, клевал носом. Но он всегда казался мне особенно оживленным и изящным в остроумном диалоге. После него никто не умел играть в более легких и менее напряженных сценах трагедий; благородная шутливость, с какою он снисходил до актеров в "Гамлете", лучи света, брошенные им в мрачные бездны "Ричарда", исчезли вместе с ним. У него случались и вялое настроение, и минуты апатии, но мне кажется, это были скорее привалы, места роздыха в исполняемой им трагедии, мудрое сбережение дыхания, забота о легких - когда природа указывала ему, что нужна экономия, - чем промахи суждения и вкуса. Даже в худшем случае они были менее тягостны, чем вечная, мучительная, неусыпная бдительность "драконьих глаз без век" 28 нынешней модной трагедии.
153
Впервые - в "London Magazine" (апрель 1822 г.).
Отрывок из этого очерка опубликован (также в переводе А. Бобовича) в качестве приложения в книге: Конгрив У. Комедии. М., 1977 ("Литературные памятники").
1 ... Конгрив и Фаркер… - Ковгрив - см. с. 230, примеч. 7. Фаркер (Farquhar) Джордж (1678-1707)-английский драматург, автор комедий, созданных им в традициях эпохи Реставрации с ее тяготением к изображению аморальных героев и к сложной интриге. Называя их как представителей комедии нравов, Лэм имеет в виду осмеяние ими лицемерия складывавшегося буржуазного общества.
2 ...дважды сойти в царство теней.-Такая возможность, по античным мифам в Гомеру, выпала Одиссею, спустившемуся в царство теней один раз при жизни, во время своих странствий на пути в Итаку, а второй раз, как я все люди, посла смерти.
3 Альзация - На воровском жаргоне так назывался Уайтфрайерз - район Лондона, в котором преимущественно укрывались преступники и всякого рода темные личности. Он находился в самом центре Лондона, между Темзой, Флит-стрит, Темплем и Нью-Бридж-стрит. Название произошло от латинского обозначения области Эльзас, спорной территории между Францией и имперскими владениями.
4 В густой тени... пред Зевесом. - Цитата на лирического стихотворения Мильтона "Задумчивый" (II Penseroso). Ида - видимо, гора на Крите, где почитала Зевса Идейского, по некоторым мифам, рожденного там.
5 Уичерли (Wycheriey) Вильям (1640-1716)-один из наиболее видных представителей английской драматургии эпохи Реставрации.
255
6 ...для Катонов партера... - Имя Катона Старшего (234-149 до н. э.), древнеримского государственного деятеля и писателя, прославившегося строгостью нравственных правил, стало нарицательным.
''...как у злого духа Сведенборга… - Сведенборг Эммануил (1688-1772)- шведский ученый-натуралист и философ-мистик. По его учению, злые люди после смерти становятся злыми духами, а добродетельные - ангелами. Воплотившись после смерти, каждое существо оказывается приспособленным к новым и окончательным условиям бытия. Поэтому злой дух, случайно приблизившись к райским сферам, должен испытывать муки.
8 Фейнеллы и Мирабеллы - влюбленные в комедии Конгрива "Так поступают в свете". Фейнелл влюблен в миссис Марвуд, которая любит Мирабелла, но Мирабелл любит миссис Малламент и любим ею.
8 Доримант - см. с. 242, примеч. 1.
9 леди Тачвуд - персонаж комедии Конгрива "Двойная игра", ("The Double-Dealer", 1693).
11 ...в Утопию волокитства... - в вымышленную страну волокитства.
12 Анжелика - героиня комедии Конгрива "Любовь за любовь".
13 Гесем - см. с. 220, примеч. 37.
14 ...покорит ли мисс Марту сэр Саймон или Дэппкруит... - персонажи комедии Уичерли "Любовь в лесу, или Сент-Джеймсский парк" ("Love in a Wood, or St. James's Park", 1671).
15 ...лорда Фроса или сэра Пола Плайанта. - персонажи комедии Конгрива "Двойная игра".
16 "Школа злословия" - комедия Шеридана (см. с. 222, примеч. 2).
17 Палмер - см. с. 240, примеч. 5.
18 Кинг (King) Томас (1730-1805) -комедийный актер и драматург. В Друри-лейаский театр его пригласил Гаррик в 1748 г. Его особенно ценили в ролях Фальстафа и Питера Тизла. Ушел со сцены в 1802 г.
18 Крэбтри и сэр Бенджамин... - персонажи "Школы злословия", Крэбтри- интриган, Бенджамин Бэкбайт - клеветник.
20 Пирсонс и Додд - актеры (см. с. 252-253, примеч. 18 и 33).
21 мисс Поуп (Pope) Джейн (1742?-1818) -актриса. Играла в Друри-лейнском театре с 1756 г. до ухода со сцены (в 1808 г.). Выступала в обширном репертуаре, но наиболее ярким считалось исполнение ею роли миссис Кэндор,
22 ... от этих сатурналий... - Сатурналии - празднества в древнем Риме в честь бога посевов Сатурна. Эти празднества справлялись в течение недели, с 19 декабря (христианство впоследствии приурочило к ним праздник рождества). В эти дни почти приостанавливалась общественная жизнь, царило всеобщее веселье, рабы на один день получали свободу.
22 мисс Фаррен (Farren)1 Элизабет " (1759?-1829) - актриса. Дебютировала в 1777 г. в Хеймаркетском театре, затем перешла в Друри-лейн. Лучшей ролью ее считалась леди Тизл.
24 миссис Абингдон (Abingdon) Фрэнсис (1737-1815) - актриса. Свой жизненный путь начала как продавщица цветов и уличная певица, В 1755 г. дебютировала в Хеймаркетском театре, вскоре перешла в Друри-лейнский, где в течение восемнадцати лет была ведущей актрисой. Играла вместе с Гарриком. Ее называли лучшей исполнительницей роли леди Тизл.
25 Смит (Smith) Вильям (1730?-1819), прозванный "Джентльменом Смитом",- актер. Дебютировал в Ковент-Гарденском театре в 1753 г., перешел в Друри-лейнский в 1774. Первым играл Чарльза Серфейса в "Школе злословия", и это была одна из лучших его ролей наряду с Гамлетом, Ричардом III, Макбетом.
26 Джон Кембл - см. с. 235, примеч. 19.
27 Валентин - в пьесе Конгрива "Любовь за любовь" молодой повеса, влюбленный в богатую невесту Анжелику.
28 ... "драконьих глаз без век"... - Цитата из стихотворения Кольриджа "Ода уходящему году" (см. с. 224, примеч. 1). Поэт предсказывает гибель своей стране ("Провидит вновь ее драконий глаз / Твой, Альбион, неотвратимый час" - пер. М. Лозинского), ибо она "из ста семи минувших лет" пятьдесят отдала войне, а "такое зло не может остаться безнаказанным", как говорит сам Кольридж в примечании к стихотворению.
256