содержание

О НЕКОТОРЫХ АКТЕРАХ МИНУВШИХ ЛЕТ

Старая театральная афишка, на которую я на. днях случайно наткнулся, - ума не приложу, как ей посчастливилось пролежать так долго в сохранности, - напомнила мне о некоторых актерах, чьим именам принадлежит в ней главное место.

* наоборот (лат.).

** Покрытая раковиной, "Устричная" [лат.].

*** Вишневой (лат.).

137

Здесь приводится распределение ролей в "Двенадцатой ночи", в старом Друри-лейн * тридцать два года назад. Эти воспоминания о минувшем глубоко трогательны. Они заставляют нас подумать о том, как мы когда-то читали театральную афишку - не так, как нынче, мельком, замечая только нашего любимого исполнителя и окидывая небрежным взглядом все остальное, - но тщательно произнося про себя каждое имя, вплоть до имен статистов и слуг; тогда нам было важно, кто играет роль Фабиана 2 – Уитфильд 3 или Пэккер; * тогда Бенсон и Бертон и Филимор - не ахти какие имена - значили для нас больше, чем теперь могут значить лучшие современные актеры. "Орсино" 5 - мистер Бэрримор" 6. Как полновесно по-шекспировски звучат эти слова, как четко встают в памяти образ и манера этого благородного актера!

Те, кто видел мисс Джордан7 лишь в последние десять-пятнадцать лет, не могут себе представить ее исполнения таких ролей, как Офелия, Елена в "Конец - делу венец" 8 и Виола в "Двенадцатой ночи". Ее голос в последнее время несколько огрубел и вполне подходит для Нелл9 и Хойден,10 но в те дни он проникал в самое сердце, вместе с чарующим пристальным взглядом. Веселые роли, в которых она более всего запомнилась, в юные годы ее заслонялись печальными. Невозможно передать, как проникновенно говорила она о своей любви к Орсино. Это не была готовая речь, заранее обдуманная так, чтобы слова сплетались в единый гармоничный период и строка неизбежно следовала за строкой, превращаясь в музыку, - хотя мне доводилось слышать и такое произнесение или, вернее, чтение, не лишенное изящества и красоты, - но после слов, что история ее сестры - "неисписанная страница" и что та "молчала о своей любви", наступала пауза, как если бы рассказ ее был окончен, и затем со всей свежестью новизны возникал образ "червя в бутоне цветка", а за ним, развиваясь не механически, а естественно, следовал возвышенный образ "терпения", и мысли росли одна за другой, словно орошаемые ее слезами. Так и в этих прекрасных строках

Слагал бы песни
Отверженной любви и ваше имя
Кричал холмам, чтоб эхо разносило
Его повсюду - 11

не было той подготовки к последующему, на которое намекает вышеприведенный образ. Ее страсть не прибегала к риторике, или то была риторика самой природы, тем более законная и оправданная, что, казалось, вообще не знает ни правил, ни законов.

Актриса Дороти Джордан. По гравюре Дж. Хитса с работы Дж. Рассела.

Миссис Пауэл 12 (ныне миссис Рено), тогда в расцвете красоты, великолепно играла Оливию. Особенно хороша она в сценах непринужденной беседы с шутом! Я повидал не одну Оливию - и среди них актрис очень неглупых, которые вступали в настоящую словесную перепалку с шутом и прямо-таки состязались с ним в остротах и забавных выдумках. Но для нее он был лишь развлечением, как ему и подобало быть; она, шутя, перебрасывалась с ним двумя-тремя досужими фразами и затем отсылала его прочь, неизменно оставаясь знатной дамой. Она очень тонко передавала властные, взбалмошные настроения Оливии. Ее красивая крупная фигура заполняла всю сцену.

138

Роль Мальволио 13, по моему мнению, так часто неправильно толковали и так несправедливо преувеличивали общие заслуги актера, который тогда ее исполнял, что я прошу меня извинить, если остановлюсь на этом немного подробнее.

Из актеров, блиставших в мое время (грустные слова, читатель, если в них вдуматься), Бенсли 14 обладал наибольшей душевной мощью, превосходил всех в выражении идей и чувств, которые неизбежно сопровождают зарождение великой, волнующей воображение мысли. У него был неподдельный поэтический энтузиазм - редчайшее качество среди актеров. Никто, сколько я помню, не достигал и малой доли того великолепного исступления, с каким он выплескивал из себя знаменитую тираду Хотспера 15 о славе или восторги венецианского поджигателя 16 при виде объятого пламенем города. В его голосе слышались диссонансы, а порою и воодушевляющий зов трубы. Его походка была неуклюжей и чопорной, но нисколько не стесненной жеманством, и в каждом движении прежде всего ощущался безукоризненный джентльмен. Он передавал мгновения страсти с величайшей правдивостью; подобно безупречным часам, никогда не бьющим до срока, он никогда не спешил и никогда не понуждал вас спешить. Ему были решительно чужды какие бы то ни было уловки и ухищрения. Казалось, он выходит на сцену, чтобы, не мудрствуя, воплотить замысел поэта, и он делал это с такой безупречной точностью, с какой вестники у Гомера передают порученья богов. Он предоставлял страсти или чувству делать свое дело без всяких штук и фокусов. Он счел бы постыдным скоморошничать и ломаться и никогда не щеголял той показною искусностью, которая гибельна для серьезной актерской игры. Его Яго поэтому был единственным приемлемым из всех, каких мне довелось повидать. Играя, он не позволял зрителям разгадать свой злобный замысел быстрее, чем мог понять его Отелло. Лишь признания в монологах посвящали вас в его тайну. Он не допускал никаких сторонних намеков, позволяющих слушателям возомнить, будто они гораздо проницательнее мавра, который обычно беспомощно стоит тут же, как большая мишень, предназначенная для стрел бесчувственных зрителей. Бенсли в роли Яго не унижался до такой топорной работы. В нем иногда ощущалось торжество, естественное для того, кто сознает свою силу, но ничего от мелочного тщеславия, которое ухмыляется про себя и не может сдержать радость, когда ему удается еще одна гнусная проделка, как нередко случается с мелкими негодяями и неопытными в злодеяниях новичками. Его тщеславие до времени не хлопало крыльями и не кукарекало во весь голос. Не такой это был человек, чтобы стараться перехитрить ребенка, непрерывно подмигивая другим ребятам, которые не нарадуются, что допущены к тайне; нет, это был законченный негодяй, улавливающий благородную натуру в тенета, против которых проницательность была бессильна, ибо его образ действий был так же непостижим, как темна и неуловима цель.

139

Роль Мальволио в "Двенадцатой ночи" исполнялась Бенсли с яркостью и достоинством, самое воспоминание о которых (если судить по иным недавним истолкованиям этого персонажа) напрочь покинуло сцену. Ни одному театральному директору тех дней не пришло бы в голову поручить эту роль мистеру Беддли 17 или мистеру Парсонсу 18, и когда Бенсли изредка отлучался из театра, Джон Кембл 19 не считал для себя зазорным заменять его. Мальволио по существу отнюдь не смешон. Он становится комичным только по воле случая. Он холоден, суров, неприятен, но величав, последователен и, по-видимому, - сверхстрогих правил. По отзыву Марии,20 он смахивает на пуританина и мог бы с честью носить свою золотую цепь на службе в каком-нибудь из наших старых круглоголовых семейств 21, у Ламберта 22 или у леди Ферфакс 23. Но его высокая мораль и манеры неуместны в Иллирии 24. Он противостоит свойственной пьесе легкомысленности и терпит поражение в неравной борьбе. Все же гордость или важность (зовите ее как хотите) - неотъемлемая его черта, прирожденная, а не напускная или мнимая, а ведь только притворство может вызывать смех. Его характер в худшем случае непривлекательный, но не шутовской и не презренный. Он держится с величавостью, несколько чрезмерной для его положения, но, возможно, не такой уж чрезмерной, если исходить из его заслуг. Он вполне мог быть храбрым, почтенным, образованным. Одно то, с какою небрежностью он швырнул на землю перстень (который ему было поручено возвратить Цезарио),25 говорит о благородстве его рождения и чувства.* Его речь в любых обстоятельствах - речь джентльмена и человека воспитанного. Он не чета извечному старому дворецкому из низкой комедии. Он управляет домом владетельной принцессы, и эта честь, надо думать, оказана ему не из уважения к его возрасту и продолжительности службы,** но по соображениям иного порядка. При первых признаках его мнимого помешательства Оливия заявляет, что "она готова потерять половину своего приданого, лишь бы с ним не случилось худого".

*

Виола

Но перстень дан был ей: он мне не нужен

Мальволио

Нет, сударь, вы дерзко бросили его графине, и она желает, чтобы его вернули вам таким же образом. Если перстень стоит того, чтобы загнуться, - вот он лежит перед вами; если нет - пусть достанется тому, кто его найдет.

("Двенадцатая ночь". Акт 11, сц. 3.- Ред.)

* Миссис Инчболд 26 не избежала, как кажется, общераспространенных заблуждений относительно этого персонажа, когда писала свои в общем дельные замечания об этой комедии: "Можно задаться вопросом, так ли ошибся этот легковерный дворецкий, приписывая своей прекрасной леди Оливии низменные вкусы в любви, поскольку она действительно влюбилась в герцогского слугу, в чем, принимая во внимание его крайнюю молодость, быть может, больше проявилась ее неосмотрительность, чем если бы она и вправду бросила нежный взгляд на своего управляющего". Но на основании чего миссис Инчболд установила возраст Мальволио? Ни Мария, ни Фабиан его этим ни разу не попрекнули.

140

Разве из этого следует, что он был задуман как персонаж мелкий и ничтожный? Правда, однажды она бросает ему упрек, но в чем? В том, что "он болен себялюбием", произнеся это, однако, с мягкостью и осторожностью, немыслимыми, если бы она не полагала, что этот недуг лишь тень на его добродетели. Он разумно и смело выговаривает рыцарю и его упившимся собутыльникам; и если мы примем во внимание, что защищать его госпожу было некому и что траур, носимый ею искренне или притворно, привлекал самое строгое внимание к обстоятельствам ее жизни, то поймем, что Мальволио вправе был ощущать себя в некоторой мере ответственным за честь дома - ведь у Оливии, видимо, не было ни братьев, ни родичей, которые могли бы позаботиться о ней, поскольку сэр Тоби 27 растерял все такие щепетильные намерения у порога винного погреба. О том, что Мальволио следует изображать на сцене как человека, наделенного похвальными качествами, можно заключить и из слов герцога, который стремится уладить случившееся: "Догнать его и к мировой склонить". Даже униженный, в цепях и во тьме, он не утрачивает своеобразного величия: веско и находчиво спорит он с мнимым сэром Топасом 28 и отважно философствует на соломе.* У этого человека не могло не быть хотя бы тени внутреннего достоинства; уж верно, он представлял собой нечто большее, чем ходячая хандра, соломенное пугало, чванный я наглый служака, если Фабиан и Мария посмели отправить его к Оливии с любовными объяснениями. В этой затее была известная сообразность (как мог бы сказать он сам), или шутка была бы слишком дерзкой даже для этого дома бесчиния.

В соответствии с этим Бенсли придавал роли налет испанской величавости. Он глядел, говорил и двигался подобно кастильцу былых времен. Он был чопорен, наряден, самоуверен, но здание его гордости, казалось, покоилось на сознании своих достоинств. В нем было нечто такое, что возвышало Мальволио над обычным хлыщом. Здание его гордости было непомерно велико, но вы не могли быть уверены в том, что оно пусто изнутри. Вам хотелось, быть может, увидеть его падение, но вы чувствовали, что оно все еще прочно.

*

Шут

Каково воззрение Пифагора 29 на дичь?

Мальволио

Таково, что, мотет быть, душа нашей бабушки переселилась в глупую птицу.

Шут

Каков твой взгляд на это воззрение?

Мальволио

У меня более возвышенный взгляд на душу, и я никак не одобряю его воззрений.

("Двенадцатая ночь". Акт IV, сц. 3. - Ред.).

141

Бенсли был великолепен с первого своего выхода, но когда пристойная трезвость характера начала отступать и яд себялюбия, порожденного тщеславной уверенностью в любви графини, стал мало-помалу действовать, вы могла подумать, что перед вами стоит ламанчский герой 30 собственной персоной. Как шагал он, сам себе улыбаясь! С какой невыразимой небрежностью перебирал свою золотую цепь! Каким грезам предавался! Он заражал вас своим самообольщением, и вы не хотела, чтобы оно рассеялось. Вам было не до смеха. И если неуместные моральные соображения все же посещали вас, го им сопутствовала глубокая жалость к немощности природы человека, которая может отдать его беззащитного во власть подобных безумств; но, говоря по правде, это сумасшествие, пока оно длилось, скорее вызывало у вас восхищение, чем сострадание; вам казалось, что час таких заблуждений стоит целого века жизни с открытыми глазами. Кто не хотел бы прожить хотя бы один единственный день в тщеславной уверенности, что любим такой дамою, как Оливия? Да и герцог отдал бы все свое княжество за четверть минуты такого самообмана во сне или наяву. Бенсли, казалось, не чуял ног под собою, вкушал манну небесную, витал в эмпиреях, сравнялся с Гиперионом.31 О, не рушьте замка гордыни Мальволио, продлитесь еще немного яркие мгновения самонадеянности, "остановитесь часы бытия",32 чтобы он мог оставаться в своем воображении властелином прекрасной Оливии; но рок и воздаяние говорят "нет", я слышу злобное хихиканье Марии, остроумные насмешки сэра Тоби, еще более несносное торжество глупого рыцаря; поддельный сэр Топас снял с себя маску, в "вот так-то круговорот времен", как говорит шут уже от собственного лица, "несет с собой отмщение". Признаюсь, что, когда Бенсли играл Мальволио, его крушение вызывало у меня трагическое чувство. Веселого шутовства в этом спектакле тоже было порядочно. Мало кто теперь помнит Додда 33. Какого Эгьючика потеряла в нем сцена! Лавгров,34 который ближе других к актерам минувших дней, вернул этот персонаж на сцену несколько лет назад и сыграл его достаточно гротескно, но только Додд был таким, каким этот персонаж вышел из рук природы. О нем можно сказать, что он оставался in puns naturalibus.* В изображении тугодумия этот актер не знал себе равных. Вы могли видеть, как первая заря мысли медленно прокрадывалась но его лицу, мало-помалу с трудом и муками набирала силу. пока. наконец, не прояснялась до предела смутного разумения, его высшей точки, или зенита. Он сдерживал, казалось, свой разум, как те, кто умеет замедлять биение своего сердца. Заполнение оболочки воздушного шара требует Меньше времени, чем требовалось на то, чтобы на всем пространстве его широкой, лунообразной физиономии, на всех ее четырех четвертях, проступило осмысленное выражение. Искра понимания вспыхивала в уголке его глаза, но за недостатком топлива сразу же угасала. На его челе кое-где отражались проблески ума, а проходило долгое время прежде, чем они распространялись по всей его поверхности.

* в границах чистой природы (лат.).

142

В датах я не силен, но прошло, вероятно, больше двадцати пяти лет с тех пор, как гуляй в садах Грейз-инна 86, - они были тогда гораздо красивее нынешних, поскольку мерзкие Веруламские здания36 не занимали еще всей восточной их стороны, отрезая изящные зеленые их излучины и вытесняя одну из двух величественных сводчатых ниш на террасе, так что уцелевшая стоит тоскующая в осиротелая, как бы горюя о своей сестре; сады эти в ныне лучшие из всех садов юридических корпораций. не исключая моих излюбленных садов Темпдь-инна; 37 они самые торжественные изо всех. их облик полон строгости и законопочитания, на гравии их дорожек оставил отпечаток своей стопы сам Бэкон; 38 - предаваясь как-то в летний погожий день послеобеденному отдохновению на упомянутой выше террасе, я увидел, что навстречу мне идет благообразный печальный господин, которого по важному виду и осанке принял за одного из старейшин Грейз-инна. У него было серьезное задумчивое чело, и казалось, что он размышляет о бренности всею земного. Я питаю инстинктивный страх перед судебными старейшинами и проходил мимо этого человека с выражением того безмолвного уважения, которое подобает выказывать столь почтенному незнакомцу и которое скорее говорит о готовности поклониться ему, чем сопровождается каким-нибудь явным движением туловища во исполнение этого намерения. Я заметил, что такое проявление почтительности и внимания в девяти случаях из десяти скорее смущает, чем радует, того, кому оно предназначено, как вдруг незнакомец обратил ко мне свое лицо, и к своему удивлению, я узнал Додда. По ближайшем рассмотрении я удостоверился, что не ошибся. Ужели это печальное задумчивое лицо - то самое пустое лицо, глупость которого я так часто приветствовал среди общего веселья, на которое никогда не смотрел без улыбки, всегда видя в нем предвестника радости, то самое, которое казалось таким скучно-вялым в роли Фоппингтона 39, таким бесшабашно наглым в роли Тэттля,40 таким бессильно суетливым в роли Бэкбайта 41, таким предельно бессмысленным или безнадежно лишенным всякого выражения в ролях Акрса 42, Фриббла 43 и сотен других чудаков? Ужели это лицо - полное мысли и заботы - то самое, что так часто намеренно сбрасывало с себя даже тень их, чтобы развлечь меня, разгладить морщины на моем хмуром лице хотя бы на два-три часа? Ужели это лицо - мужественное, спокойное, умное-то самое, которое так часто вызывало мое презрение, издевательство и насмешки! Я с раскаянием вспомнил, как вольно позволял себе о нем отзываться. Мне почудилось, что Додд взглянул на меня с обидой. Я готов был просить у него прощения. Как-то странно и грустно видеть, что актеры - особенно если они сланные малые - подвластны и подвержены общей участи; их удачи, превратности жизни и смерть кажутся нам принадлежащими только сцене, их поступки - подсудными только поэтической справедливости. Мы с трудом можем представить себе их ответственность перед более грозным судилищем. Смерть настигла этого превосходного актера вскоре после описанной встречи. Он покинул сцену за несколько месяцев перед тем и, как я узнал позднее, имел обыкновение ежедневно посещать эти сады почти до дня своей кончины.

143

Во время своих задумчивых прогулок он, возможно, отрешался от многих сценических и некоторых жизненных суетностей, отлучая себя от легкомыслия малого и великого театра, кротко каясь в не слишком предосудительных ошибках, совершенных на протяжении жизни, постепенно стягивая с себя шутовскую маску, которую, как он, быть может, чувствовал, носил слишком долго, и приуготовляя себя к более торжественному исполнению предуказанной ему роли. Умирая, "он надел на себя облачение Доминика" * 44.

Если мало кто еще может помнить Додда, то многие из ныне живущих нелегко забудут прелестного актера, который подвизался в роли шута в те дни, когда Додд играл сэра Эндрю.46 Ричард, или, вернее, Дикки Сюит 47, - при жизни он обожал, чтобы его так называли, и время утвердило за ним это прозвище - погребен на северной стороне кладбища святого Павла, которому преданно служил в отроческие и юношеские годы. Еще живы те, кто помнит его в ту пору и чистый, благозвучный голос его. Он частенько говорил о днях своего певчества, когда был "херувимом Дикки".

Что подрезало его крылья и побудило сменить священное звание на мирское; не потерял ли он, как сэр Джон 48, свой славный голос (лучшее основание для несения этих обязанностей) при пении и чтении гимнов, или было решено, что ему, даже в те ранние годы, недостает серьезности, которая необходима для занятия, притязающего на "общение с небесами" 49, - этого я никогда не мог достоверно узнать; но после приблизительно годичного испытания он вернулся в светское состояние и стал одним из нас.

Думаю, что он был сделан не из того дерева, из которого вырезаются для соборов скамьи и резонансные доски на кафедрах священнослужителей. Но если счастливое сердце, доброе и потому счастливое, - частица святости, тогда пестрое одеяние скомороха, в которое он с таким смирением облачился после своего разжалования и которое так долго носил, доставляя безгрешное удовольствие себе самому и публике, может сойти за стихарь, за его белую столу и albe 50.

Первыми плодами этого обмирщения было приглашение его на подмостки старого Друри, в каковом театре он начал, как я сказал, с заимствования у Парсонса манеры играть стариков. В ту пору, когда многие из нас знали его, он уже не был подражателем, но сам заслуживал подражания.

* Додд был книгочеем и оставил после себя прекрасное собрание старинных английских книг. Я склонен считать его человеком остроумным. Я знаю, например, один из его экспромтов, который даже самое длительное усердие не могло бы улучшить. Мой веселый друг Джем Уайт45 однажды вечером видел Додда в роли Эгыочика и, узнав его на следующий день на Флит-стрит, по какому-то неодолимому побуждению снял шляпу и приветствовал его, ни дать ни взять как рыцарь из вчерашнего спектакля, словами: "Остерегитесь, сэр Эндрю". Додд, нисколько не смущенный этим необычным обращением незнакомца, вежливым, полуукоризненным взмахом руки отстранил его и сказал: "Прочь, дурак!".

144

Он был Добрым Робином 51 сцены. Он выходил, чтобы смутить всех милой неразберихой, сам нисколько ею не смущаясь. Как Пэк он славился своим выкриком Га! Га! Га!, который иногда с неудержимым усилением, отдаленно восходившим, быть может, к его церковной выучке, перерастал в Го, Го, Го, ничуть не похожее на его исконное О Ла!. Тысячи сердец и теперь еще отзываются на веселый смешок Дикки Сьюита О Ла!, оживший в их памяти благодаря точной передаче его друга Мэтью 52. "Сила природы не могла бы пойти дальше". В эти два слога он влагал больше веселья, чем кукушка в свои.

Заботы, которые тревожат весь мир, его душевному складу были совершенно неведомы. Будь у него хотя бы две крупицы их (нет, полкрупицы), он никогда бы не мог носить себя на той паре паучьих ниточек, которые (в последние годы, всецело отданные сцене) служили ему ногами. Сомнение или колебание заставили бы его пошатнуться, вздох повалил бы наземь, тяжесть нахмуренного взгляда подкосила бы, морщина заставила бы его потерять равновесие. Но, взгромоздившись на свои воздушные ходули, он пробирался вместе с Добрым Робином "сквозь чащу, сквозь шиповник" 53, не обращая внимания на расцарапанное лицо и на изорванный камзол.

Шекспир предвидел его, когда создавал своих дураков и шутов. На них всех лежит подлинный отпечаток Сьюита: та же расхлябанная и неуклюжая походка, тот же язык без костей - повитуха, всегда готовая принять рождающуюся без мук шутку; те же легкие, точно воздух, слова, в которых изливаются истины глубокие, как недра земные, те же беспечнейшие стишки, в самые важные минуты особенно полные остроумия и распеваемые с Лиром в бурю или с сэром Тоби в винном погребе.

Джеку Баннистеру 54 и ему посчастливилось снискать большую любовь нашей столицы, чем каким-либо актерам до или после них. Насколько я понимаю, различие состояло в следующем: Джека больше любили за кроткое и добродушное морализирование. Дикки больше нравился за кроткое, благодушное отсутствие какого бы то ни было морализирования. Совесть зрителей бывала взбудоражена, когда Баннистер исполнял роль Уолтера в "Детях в лесу" 55, но Дикки, казалось, был созданием слишком юным, как Шекспир говорит об Амуре,56 чтобы знать, что такое совесть. Он переносил нас в дни Весты 57. Зло бежало от него не так, как от Джека, противоборствовавшего ему, но потому что могло затронуть его ничуть не больше, чем пушечное ядро муху. Он был избавлен от бремени этой смерти, но когда Смерть не метафорически, а вполне реально явилась за Дикки, тот, как вспоминает Роберт Пал-мер,58 участливо присутствовавший при его уходе из жизни, принял последний удар, нисколько не изменив ни привычному своему спокойствию, ни своей интонации, и встретил ее простым восклицанием, достой-аым запечатления в его эпитафии: О Ла! О Ла! Бобби! 59

Старший Палмер б0 (знаменитость театральных подмостков) в те дни обыкновенно играл сэра Тоби, но шуткам этого полу-Фальстафа свойственно тяжеловесное остроумие, которое он не вполне передавал.

145

Он так же отличался чрезмерной напыщенностью, как Муди61 (который порой исполнял эту роль) - сухостью и пьяною тупостью. В комедии в трагедии у Джека Палмера было много спесивого аристократизма. Он был джентльменом с легкой примесью лакея. Брат его Боб (он умер позже), который при жизни Джека был во всем его тенью, а после него поблек и стал еще меньше, чем тень, также был джентльменом, но с немного более ощутительной примесью второго слагаемого, а этим все сказано. Поразительно, как все меняется, стоит только чуть прибавить этого или чуть убавить того. Когда вы видели Бобби слугою герцога,* вы говорили себе: какая жалость, что такой славный малый только слуга! Когда вы видели Джека в роли капитана Абсолюта,63 вам так и казалось, что своим! чином он обязан знатной даме, которой приглянулся пригожий малый в парике с лентами и которой пришло в голову купить ему офицерский патент. Поэтому в Дике Эмлете 64 Джек был поистине неотразим.

У Джека было два голоса - оба убедительные, вкрадчивые и лицемерные, но его второстепенный, или дополнительный, голос был еще более комедиантским, чем обычный. Он предназначался для зрителя, а действующим лицам вообще не полагалось о нем знать. Лживые россказни юного Уайльдинга65 и изречения Джозефа Сэрфеса 66 таким способом, словно курсивом, отмечались для публики. Это доверительное общение с нею за рампою (пагуба и смерть для трагедии) производит исключительно сильный эффект в некоторых видах комедии, в высшей степени искусственной комедии Конгрива и особенно Шеридана, где ощущение безусловной реальности (столь обязательное в волнующих сценах) не только не требуется, но скорее ослабляет ваше удовольствие. Дело в том, что вы не верите в возможность таких характеров, как Сэрфес - негодяй искусственной комедии, - даже когда читаете пьесу и видите ее на подмостках. Если бы вы поверили в них, они бы вас возмутили, но нисколько не развлекли. Когда Бен в пьесе "Любовь за любовь" возвращается из заморского плаванья, между ним и отцом при первой встрече происходит следующий несравненный диалог.

Сэр Сэмпсон

Намаялся же ты, Бен, с тех пор как мы с тобой виделись!

Бев

Да, да! Побывал изрядно далеко, в вроде бы хватит. А у вас, отец, как дела дома? Что брат Дик и брат Вэл?

Сэр Сэмпсон

Дик? Господи боже мой! Дик умер тому уж два года. Я тебе об этом писал, когда ты был в Легхорне.

Бев

Ну и ну, а я позабыл. Черт побери! Так вы говорите, Дик умер? От чего? У меня к вам куча вопросов.

* "Светская жизнь в людской" 62.

146

Здесь перед нами пример бесчувственности, которая в жизни внушала бы омерзение или, вернее, не могла бы в жизни совмещаться со свойственным этому персонажу добросердечием. Но когда вы об этом читаете, правильно понимая, что перед вами - забавные и правдоподобные сценки, а не точные слепки с натуры, или когда вы видели, как их играл Баннистер, они вовсе не оскорбляют и не оскорбляли вашего морального чувства. Ведь кто такой Бен - этот милый моряк, которого представляет нам Баннистер, если не сгусток сатиры, не создание фантазии Конгрива, невозможное в действительности соединение всех обычных черт моряка- презрения к деньгам, доверия к женщинам, а также неизбежного отчуждения от дома и от домашних, дошедшего до грани невероятного, но все же позволяющего понять, как это отчуждение могло привести к таким фантастическим результатам. Мы не осуждаем Бена, не видим здесь пятна на его репутации. Но когда выходит актер и вместо восхитительного призрака - существа приятного, потому что мы лишь наполовину верим в него, - так его изображал Баннистер - выставляет нам напоказ законченный тип моряка из Ваппинга 67, этакого добросердечного весельчака-матроса и ничего больше; когда вместо того чтобы наделить его дивной путаницей в голове и нестойкими, не выдерживающими курса благими намерениями, он одаряет его ясным, как дневной свет, рассудком и полным осознанием совершаемых им поступков, выпячивая чувствительные струнки характера и делая вид, что это и есть главное и судить нужно только по ним, тогда мы ощущаем на сцене какую-то несообразность: среди действующих лиц затесался реальный человек и их вытесняет. Мы хотим, чтобы матроса прогнали. Мы чувствуем, что настоящее его место не позади занавеса, а на первой или второй галерее.

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые - в "London Magazine" (февраль 1822 г.).

Три завершающих первую серию "Очерков Элии" (этот и два следующих) в журнальной публикации шли хотя и в разных номерах, но под общим заголовком. Подготовляя их к печати отдельной книгой, Лэм произвел большие купюры. Театральные очерки Лэма стоят особняком в книге, сочетая в себе свободную манеру "эссе" с серьезным критическим разбором. Особенно это сказалось в настоящем очерке, где портретные зарисовки сыздавна полюбившихся актеров перемежают проницательный анализ комедии Шекспира "Двенадцатая ночь".

1 ...в старом Друри-лейн… - см. с. 240, примеч. 1.

2 Фабиан - слуга в комедия Шекспира "Двенадцатая ночь".

8 Уитфилъд (и названные далее Бенсон, Бертон, Филимор) - актеры группы Друри-лейнского театра в 80-х гг. XVUI в.

4 Пэккер (Packer) Джон (1730-1806) - комедийный актер, игравший на сцене Друри-лейнского театра до 1805 г.

5 Орсино - герцог, один из главных героев "Двенадцатой ночи".

6 ...мистер Бэрримор. - Так, желая придать своей фамилии более аристократическое звучание, называл себя Спренджер Барри (Barry, 1719-1777), актер, начавший свою сценическую деятельность в Дублине и перешедший в 1746 г. в лондонские театры (преимущественно выступал в Друри-лейнском).

1 Джордан (Jordan) Дороти (1762-1816), урожд. Филлипс - актриса. Дебютировала в Дублине в 1779 F. под именем мисс Френсис. В Лондоне - с 1782 г. в Друри-лейнском. а также в Ковент-Гарденском и Хеймаркетском театрах. Незадолго до смерти оставила сцену. Была фактической женой герцога Кларенса (будущего короля Вильгельма IV) и имела от него десять детей, о которых отец смог позаботиться только после ее смерти, когда вступил на престол.

8 "Конец - делу венец" - комедия Шекспира.

9 Нелл - героиня пьесы "Расплата с чертом, или Превращенные жены" "The Devil to Pay or the Wive's Metamorphos'd", написанной драматургами Чарльзом Коффи (Coffey, ум. 1745) и Джоном Моттли (Mottley, 1692-1750).

252

10 Хойден (мисс Хойден) - героиня комедии английского драматурга Джона Ванбру (Vanbrugh, 1664-.1726) "Неисправимый, или Добродетель в опасности" ("The Relapse, or Virtue in danger").

11 Слагал бы песни… Его повсюду... - Слова Виолы в "Двенадцатой ночи", акт V, сц. 5; пер. Э. Липецкой.

12 Миссис Пауэл (Powell, ум. 1831), впоследствии Рено (Renaud) -актриса лондонских (Друри-лейн, Хеймаркег, Ковент-Гарден) театров. Впервые появилась на сцене в 1787 г. в Хеймаркетском театре под именем мисс Форлер. Имела большой успех в трагедийных ролях, особенно играя женщин сильного характера (леди Макбет, королева в "Гамлете" и др.). Она даже выступила в роли Гамлета. Офелию в этих спектаклях играла Джордан.

13 Малъволио - см, с. 229, примеч. 24.

14 Бенсли (Bensley) Роберт (1738?-1817) - актер Друри-лейнского театра, с 1765 г. выступал и на других сценах. По-видимому, оставил сцену в 1796 г. Его иногда путают с менее талантливым актером Вильямом Бенсли (в ряде случаев они упоминались без обозначения имен). Не все современники разделяли Лэмову оценку его игры, но биограф ряда актеров Джеймс Боуден (Bowden, 1762-1839) в книге "Жизнь Джордан" его исполнение роли Мальволио называл совершенным.

15 Хотспер (букв. "горячая шпора") - прозвище Генри Перси, сына графа Нортемберленда. Хотспер - одно из действующих лиц в хронике Шекспира "Генрих IV" (часть 1-я).

16 ...восторги венецианского поджигателя... - Речь идет об исполнении Бенсли роли Пьера в трагедии английского драматурга Томаса Отуэя (Otway, 1652-1685) "Спасенная Венеция, или Раскрытый заговор" ("Venice Preserved, or The Plot Discovered", 1681), которой он дебютировал в Друри-лейнском театре в 1765 г.

17 Беддли (Baddeley) Роберт (1733-1794) - комедийный актер, вступил в труппу Друри-лейнского театра в 1763 г., пользовался успехом в ролях лакеев и иностранцев.

18 Пирсоне (Parsons) Вильям (1736-1795) - актер, в Друри-лейнском театре с 1762 г. Его основное амплуа - комические старики. В роли Мальволио ни Беддли, ни Парсонс не выступали. В Хеймаркетском театре Парсонс в "Двенадцатой ночи" играл шута.

19 Джон Кембл - см. с. 235, примеч. 19.

20 ...по отзыву Марии... - Мария в "Двенадцатой ночи"-камеристка Оливии. Про Мальволио она говорит: "он иногда смахивает на пуританина" (акт III, сц. 3).

?1 ...круглоголовых семейств... - Круглоголовыми роялисты презрительно называли пуритан и сторонников Кромвеля в Долгом парламенте. Кличка была дана потому, что они коротко стригли волосы.

22 ...у Ламберта... - Речь идет о генерале республиканской армии Джоне Ламберте (Lambert, 1619-1683), сподвижнике Кромвеля, содействовавшем возведению последнего в сан протектора, но возражавшем против предложений объявить его королем. При реставрации был помилован Карлом II.

23 Леди Ферфакс (ум 1665) - жена Томаса, лорда Ферфакса (Fairfax, 1612- 1671), генерала, сподвижника Кромвеля. В ходе гражданской войны он действовал решительно, но на заседание трибунала, когда решался вопрос о казни короля, не явился. Ферфаксы соединяли республиканизм с аристократизмом.

24 .., неуместны в Иллирии. - Орснно в "Двенадцатой ночи" - владетельный герцог условной страны Иллирии, не имеющей ничего общего с реальной Иллирией (древнее название части современной Югославии),

25 Цесарио - условное имя переодетой Виолы в "Двенадцатой ночи".

26 Мисс Инчболд (Inchbald) Элизабет (1753-1821), урожд. Симпсон - романистка, драматург, актриса. В 1806-1809 гг. издавала "Британский театр" с биографиями актеров я критическими заметками о спектаклях. Всего вышло 25 томов.

27 Сэр Тоби - дядя Оливии.

28 Сэр Топас - мнимый священник, в роли которого выступает переодетый шут, мистифицируя Мальволио (акт IV, сц. 2).

253

29 Пифагор - см. с. 219, примеч. 35. По учению Пифагора, души умерших людей могут переселяться в животных, и наоборот.

20 ... ламанчский герой... - Дон-Кихот, герой романа Сервантеса.

81 Гиперион - в греческой мифологии один из титанов. Но так же называли и его сына, солнечного бога Гелиоса. Здесь имя употреблено именно в этом смысле.

82 ... "остановитесь, часы бытия"... - Слова Эдуарда II из одноименной трагедии Кристофера Марло (Marlowe, 1564-1593), акт V, сц. 1.

33 Додд (Dodd) Джеймс Вильям (1740?-1796) - актер Друри-лейнского театра (с 1765 г.), преимущественно комедийного амплуа.

34 Лавгров (Lovegrove) Вильям (1778-1816) - актер; сначала выступал в провинции, в Лондоне - с 1810 г.

85 Грейз-инн - См. с. 242.

86 ... Веруламские здания... - Здания Канцлерского суда, связанные с именем Бэкона.

37 Темпль-инн - См. с. 242.

88 Бэкон (Bacon) Френсис (1561-1626)-ученый, философ и лорд-канцлер, барон Веруламский, родоначальник английского материализма и всей современной экспериментальной науки.

39 Фоппингтон - персонаж нескольких комедий: "Неисправимый" Джона Ванбру (см. примеч. 10), "Беззаботный муж" Колли Сиббера (Gibber, 1671-1757), а также "Поездки в Скарборо" Шеридана. Именно в последней играл Додд.

40 Тэттлъ - персонаж комедии Конгрива (см. с. 230. примеч. 7) "Любовь за любовь".

41 Бэкбайт - персонаж "Школы злословия" Шеридана.

42 Акре-персонаж комедии Шеридана "Соперники".

43 Фриббл - в данном случае персонаж комедии Дэвида Гаррика (см. с. 240, примеч. 2) "Юная барышня" ("Miss in her Teens"). Имя этого глуповатого хлыща стало нарицательным, обозначая тех, кто позволял себе вызывающие и безрассудные выходки.

44 ... "он надел на себя облачение Доминика". - Строка из "Потерянного рая" Мильтона (кн. Ill, 479),

45 Джем Уайт - см. с. 247, примеч. 25.

46 ...играл сэра Эндрю. - См, с. 229, примеч. 16.

47 Дикки Сьюит (Suett) Ричард (1755-1805) - актер, начал свою деятельность мальчиком в хоре. В Друри-лейнский театр пришел в 1780 г. и переиграл здесь множество ролей. Зрители особенно любили его в ролях шутов в шекспировских пьесах.

48 сэр Джон - Фальстаф (см. с. 222. примеч. 2) во 2-й части "Генриха IV" (акт I, сц. 2) говорит: "Что до моего голоса, то я потерял его от приветственных возгласов и пения церковных гимнов" (пер. Е. Бируковой).

49 …"общение с небесами"... - Несколько измененная цитата из стихотворения Мильтона "Задумчивый" ("II Penseroso"); у Мильтопа: "...looks conimercing with the sky" ("как будто общается с небом").

50 ... белую столу и albe. - Предметы облачения священников в католическом богослужении.

51 Добрый Робин - фольклорный персонаж, дух-проказник, живущий в полях. В Англии он также зовется Пэк (см, комедию Шекспира "Сон в летнюю

вочь").

52 ...его друга Мэтью. - Чарльз Мэтью (Matthew, 1776-1835), комедийный актер, свой сценический путь начал в Ирландии, в Лондоне - с 1803 г. Гастролировал в Соединенных Штатах и в Париже. Большой успех имела серия его скетчей "У себя дома". Был дружен с Кольриджем и Лэмом, Байрон высоко ценил его как актера.

53 "...сквозь шиповник"...- слова из песенки Пэка в "Сне в летнюю ночь".

54 Джек Баннистер (Bannister, 1760-1836) - комедийный актер. На лондонской сцене с 1778 г., преимущественно в Друри-лейнском театре. Оставил сцену в 1815 г.

254

55 ... роль Уолтера в "Детях в лесу..." - речь идет о музыкальной пьесе английского драматурга Томаса Мортона (Morion, 1764?-1838) на сюжет одноименной популярной английской баллады (см. с. 246, примеч. 3).

56 ...как Шекспир говорит об Амуре... - В "Сне в летнюю ночь" (акт 1, сц. 1) Елена говорит о любви: "...Без глаз - и крылья: символ безрассудной Поспешности... Ее зовут - дитя..." (пер. Т. Щепкиной-Куперник).

57 ... дни Весты. - Веста в древнем Риме была богиней домашнего очага. Весталии (дни Весты) - повсеместный праздник в Римском государстве.

08 Роберт Палмер (Palmer, 1757-1805?) - комедийный актер, с успехом игравший простаков, пьяниц, деревенских персонажей. Его первое выступление состоялось в шестилетнем возрасте, когда он играл Горчичное Зернышко в "Сне в летнюю ночь" на сцене Друри-лейнского театра.

68 О Ла! Бобби! - "Это была одна из милых выдумок Лэма, а на самом деле таким восклицанием проводил Сьюита один из участников похоронной процессии. ..", - пишет Фицджеральд.

50 Старший Палмер - см. с. 240, примеч. 5.

61 Муди (Moody) Джон (1727?-1812) - актер, настоящая фамилия - Кок-рев (Cochran). Восемнадцатилетним юношей уехал на Ямайку, где начал артистическую деятельность. Вернулся в Лондон в 1759 г., поступил в Хеймаркетский театр, через год перешел в Друри-лейаский.

62 "Светская жизнь в людской". - Комедия Гаррика (см, с. 240, примеч. i\ . "High Life Below Stairs", 1775.

63 капитан Абсолют - персонаж комедии Шеридана "Соперники".

64 Дик Эмлет - персонаж комедии Ванбру (см. примеч. 10) "Заговор" ("The Confederacy", 1795).

65 Уайльдинг - персонаж комедии Джеймса Ширла (Shirley, 1595 - 1666) "Игрок" ("The Gamester"). В 1757 г. Гаррик переработал эту пьесу в "Игроки" и играл в ней Уайльдинга.

66 Джозеф Сэрфис - персонаж "Школы злословия" Шеридана.

67 Ваппинг - лондонский квартал в районе доков.

содержание

Hosted by uCoz