Роль ранних «физиологических сборников («Парижский музей», «Музей смеха») в формировании социально-обличительной «карманной физиологии». Основные тематические циклы и комико-реалистические средства жанра. Ведущие авторы «карманной физиологии» начала 40-х годов. Народность ее лучших образцов.
Наиболее колоритной, подлинно национальной и демократической разновидностью французского физиологического очерка были так называемые «карманные физиологии», подавляющее большинство которых опубликовано в 1841—1842 гг.
Не случайно именно этот род французских физиологии, известный русскому читателю тех лет по ряду переводов 1, вызвал особенно резкие разногласия между Белинским и группой Булгарина, сущность которых становится понятной только в свете споров того времени вокруг гоголевской школы и эстетических проблем реализма.
В объемистой рецензии на «Физиологию женатого человека» Поль де Кока и «Физиологию театров в Париже и провинциях» Л. Куайльяка критик газеты Булгарина и Греча «Северная пчела», скрывшийся за инициалами ZZ., писал: «У французов, немцев и англичан есть особые задние дворы литературы, в которых по-своему повторяются все явления литературных передних дворов, как явления салонов и гостиных повторяются в кухнях и девичьих. Дело в том, что во Франции, Англии, Германии все читают и хотят читать. Читает дворник, читает служанка, читает извозчик, читает ключница. Для всех таких чтецов надобна своя литература, свои литераторы, свои любимцы, свои славы, как есть у них свои ученые и учебные книги, энциклопедии, театры и газеты.
1 К. Поль де Кок. Физиология Женатого Человека. СПб., 1843; Куайльяк. Физиологии театров в Париже и провинциях. СПб., 1843; Джемc Руссо. Физиология Вивера (Любителя наслаждений). Санкт-Петербург, 1843.
197
Главное достоинство всякой литературы заднего двора — дешевизна, а потом — чтобы все было в ней по плечу читателям. Два такие требования производят бездну всякой дешевой дряни, которою кишат литературы Парижа и Лондона. Здесь важные лица Пиго Лебрен и Поль де Кок; здесь источник пустых манюэлей и грязных водевилей; сюда пробрались теперь и политипажи. И как грошовые журналы с политипажами подражают здесь высшим журналам, так и очерки нравов с великолепными политипажами заменяются здесь физиологиями. Под сим названием являются теперь в Париже десятками очерки нравов с лубочными картинками, и задний двор читателей в восторге от физиологии» 2.
В. Г. Белинский, рецензируя русские переводы «физиологии» Д. Руссо, Куайльяка и Поль де Кока, взял эти издания под защиту от травли «Северной пчелы». «Нельзя не удивляться, - писал Белинский, — легкости, игривости и остроумию, с каким французы воспроизводят свою национальную жизнь в юмористических и нравоописательных очерках»3. «Французские «книжечки с картинками» имеют цену не только как красивые игрушки, но и как верное отражение современной жизни...» 4.
«Карманные физиологии» начала 40-х годов теснее, чем все другие виды французского физиологического очерка, были связаны по тематике и стилю с сатирико-реалистической традицией макэриады.
Устоять на уровне «Ста одного Робера Макэра» — произведения эпохального, созданного сильнейшими мастерами республиканской карикатуры и очеркистики, в маленькой, дешевой, общедоступной книжечке, тематическая сфера которой могла вместить только один из частных вопросов макэриады, было нелегко.
Успех первых «карманных физиологии», вышедших из среды демократических литераторов и художников, имел двоякое значение для развития жанра. Внезапно вспыхнувшая в 1841—1842 гг. «физиологическая» мода создавала передовым очеркистам жестокую конкуренцию со стороны спекулятивных издательств, наводнявших книжный рынок массой не лишенного дешевого остроумия бытописательного чтива, перенявшего внешние формы физиологии. Фирме Обера приходилось тогда в специальных обращениях к читателям защищать свое прогрессивное начинание от соседства псевдофизиологической макулатуры 5.
2 «Северная пчела», 1843, № 81.
3 В. Г. Белинский. Полное собр. соч., т. VII. М., 1955, стр. 80.
4 Тaм же, стр. 24.
5 По сообщению самого издательства, в знаменитую «карманную» «серию Обера» 1841—1842 гг. входили: Physiologic de 1'Ernploye par Balzac; Physiologic de 1'Etudiant par L. Huart; Physiologic de 1'Homme marie par Paul de Kock; Physiologic de la Lorttie par M. A 1 h о у; Physiologic du Garde national par L. H ц a r t; Physiologic du Tailleur par L. Huart; Physiologic de la Portiere par J. Rousseau; Physiologic de 1'Ecolier par Ed. Ourliac; Physiologic du Celibataire par L. С о u a i 1 h a c; Physiologie de 1'Homme de Loi; Physiologic du Provincial a Paris par P. D u r a n d; Physiologic du Medecin par L. Huart; Physiologic de 1'Homme a bonne fortune par Ed. Lemoine; Physiologic du Theatre par С о u a i 1 h a c; Physiologic du Flaneur par L. Huart; Physiologic du Bourgeois par H. Monnier; Physiologic de la Femme la plus malheureuse de monde par Ed. Lemoine; Physiologic du Troupier par M. Saint-Hilaire; Physiologic du Voyageur par M. A 1 h о у; Physiologic de 1'Artiste par Albert C 1 e r; Physiologie de la Parisienne par Taxile Delord; Physiologic du Viveur par J. Rousseau; Physiologic du Galopin industriel; Physiologic du Poete par Sylvius; Physiologic de la Grisette par L. Huart; Physiologic du Bas bleu par F. S о u 1 i i; Physiologic du Chasseur par Deyeux; Physiologic du Debardeur par M. A1hоу; Physiologic du Floueur par Ch. Philipon; Physiologic de Debiteur et du Creancier par Alhoy и др.
198
Борьба за успех, имевшая для многих необеспеченных сотрудников оберовской серии не только принципиальное, но и жизненное, материальное значение, толкала кое-кого из них к погоне за «пикантным» типажем и экстравагантной формой, к подмене разоблачения «ревущих противоречий» и «диких понятий» буржуазного общества «мелочным сатиризмом», «школьным критиканством», которые Белинский так решительно осуждал в худших образцах русской нравоописательной литературы 6. Качество «карманных физиологии» зависело также от уровня мировоззрения и литературных дарований пестрого коллектива участников оберовской коллекции и «карманных» серий, выпускавшихся другими прогрессивными издательствами.
«Карманная физиология» 1841—1842 гг. приобрела твердо установившиеся внешние признаки: обычный формат — in-32, объем — около 120 страниц, простенькая желтая обложка с небольшой гравюрой, изображающей «тип», описанию которого посвящен данный выпуск, множество порой великолепных рисунков и виньеток, чаще всего карикатурного плана, в тексте. Обычная цена «карманной физиологии» — 1 франк.
По содержанию передовые «карманные физиологии» начала 40-х годов делились на два основных вида: физиологии социальных и профессиональных слоев и групп современного французского общества (к этой категории принадлежит большинство названных изданий); физиологии местностей, или явлений общественной жизни. В качестве характерных образцов этого менее распространенного вида можно привести «Физиологию театров в Париже и провинциях» Куайльяка и анонимную «Физиологию парижских кварталов» 7.
Физиология Куайльяка принадлежит к категории бытописательных юмористических очерков, не претендующих на особую остроту общественных разоблачений; но она не лишена типичной для лучших образцов физиологического жанра «социологической» методики анализа темы и демократической тенденции.
6 В. Г. Белинский. Вступление к «Физиологии Петербурга». Полное собр. соч., т. VIII. М., 1955, стр. 376.
7 Ср. также: Physiologic du bois de Boulogne par Ed. G о u d r о n, P., Charpentier, 1841; Physiologic des cafes de Paris. P., Desloges, 1841; Physiologic de la Chaumiere... Par deux etudiants. P., Bohaire, 1841; Physiologic des Foyers de tous les theatres de Paris par Jacques A r a g o, P., Felix Jahyer, 1841; Physiologie du Jardin des Plantes... par P. В e r n a r d et L. С о u a 1 h a c. P. Curmer, 1841 etc.
199
Легко, остроумно и непритязательно Куайльяк в маленьком масштабе театрального мирка пытается провести социальную классификацию и в своей характеристике театральной жизни обращает особенное внимание на «плебс» искусства. Современный театр, утверждает автор физиологии, построен по типу буржуазного общества. Его руководство дублирует политику финансовой аристократии. Директор театра — промышленник в искусстве, театральный Робер Макэр. «Не говорите ему о человеке, об искусстве, о публике... Его интересуют только акции и акционеры». Первая любовница — богатая буржуазка, интересы которой сводятся к биржевым спекуляциям и выгодному браку. Комик — тип зажиточного буржуа, офицер национальной гвардии, избиратель. Этой «цензовой» части театрального мира, измеряющей значение искусства ценой чистогана. Куайльяк противопоставляет бедноту подмостков и кулис: внештатных актеров, фигурантов, музыкантов, суфлера, контролера, пожарника, рабочих сцены, людей, зарабатывающих в театре на кусок хлеба, но подчас искренне преданных искусству. Неглубокая по мысли физиология Куайльяка отличается большой наблюдательностью, знанием фактов, верными характеристиками многих театральных типов и имеет заслугу непритязательного и неприкрашенного реалистического показа одного из уголков современной общественной и культурной жизни Франции.
«Физиология парижских кварталов» не обладает легкостью и остроумием книжечки опытного литератора Куайльяка, сотрудника филипоновских газет, но имеет перед ней преимущества в актуальности тематики и остроте общественной мысли. Метод «социологического» разреза темы применен здесь в масштабе целого Парижа и разрешен в плане показа основного классового конфликта современности — борьбы буржуазии и пролетариата.
Развивая популярную в традиции французского очерка тему описания парижских улиц и кварталов, автор физиологии намекает на свою связь с Лесажем. Однако в его брошюрке ощущается зависимость от более поздних очерков — республиканских альманахов начала 30-х годов. Как и Р. Брюккер в своих «Прогулках по Парижу» (серия Бешэ), автор физиологии, увлекая читателя в различные кварталы города, показывает ему живую, напряженную, раздираемую социальной и политической борьбой сегодняшнюю жизнь столицы. Но если Брюккер, выступая со своим очерком в революционной обстановке 1830—1835 гг., превратил его в открытый и страстный антиправительственный памфлет, то очеркист времен «гнусной реакции» Гизо маскирует оппозиционную мысль нравоописательной задачей «физиологического» анализа.
Осматривая вместе с читателем один за другим кварталы Парижа, автор-аноним дает каждому из них социальную характеристику, описывает его внешний вид, занятия и профессии жителей, их быт и нравы:
200
Сен-Жермен — квартал умирающего класса старинной знати, Марэ — квартал рантье, Сен-Дени — купцов и лавочников, Шоссе д'Антен — банкиров, Сент-Антуан — предместье рабочих и т. д. Физиология 1841 г. молчит о церкви Сен-Мэрри и улице Транснонен, воздерживается от страстных политических инвектив Брюккера. Но сквозь ее традиционно «физиологические» формулы пробивается ненависть к царству Шоссе д'Антен, к господству финансовой знати и горячее сочувствие жителям Сент-Антуана.
Физиология парижских кварталов» — один из немногих очерков 40-х годов, где прямо сказано о силе народного гнева, о готовом снова вспыхнуть рабочем восстании.
«Сент-Антуан, — говорит автор, — это мир урагана. Вы слышите песню рабочих? Не прерывайте ее; пролетарии поют для того, чтобы быть услышанными... Дорогу бурно мчащей свои воды реке, дорогу народу, горящему жаждой действия, воодушевленному энергией и смелостью. Здесь кипит неустанный труд, здесь растет возмущение. Не касайтесь колес этой машины! Это святотатство! Видите эти массы рабочих, трудолюбивые руки которых производят все богатства страны? Я требую уважения к этим мужественным труженикам! В гневе они закрывают свои мастерские только для того, чтобы открыть лавку оружейника и спрятать под своей галльской блузой винтовку. Они делают это при солнечном свете, не стыдясь, как Ахилл, надевающий латы в присутствии богов. Воинствующие дети этого квартала одни только могут спасти Париж от вторжения врага. Но пусть Париж не забывает, что он сам может быть завоеван предместьем недовольных. В этом предместье когда-то раздался первый призыв к свободе, последний родится тут же!» 8.
Классическим стандартом «карманной физиологии» является характеристика человеческого «типа», представляющего определенную социальную, профессиональную или нравственную категорию людей.
Создателем жанра физиологии-портрета или, во всяком случае, виновником его необычайного успеха в 40-е годы во Франции современники считали сотрудника «Шаривари» и соавтора «Ста одного Робер Макэра» Луи Юара 9.
8 См. Physiologie des Quartiers de Paris. P., Desloges, 1841. Как установила А. Леритье, автором этой физиологии был Л. Гийемен (Leon Guillemin).
9 Республиканский литератор Эдмон Тексье в своей «Биографии журналистов» писал: «Славой и преступлением Л. Юара было то, что он явился изобретателем физиологии» (см. Texier. Histoire des journaux. Biographic des journalistes. P., Pagnerre, 1851). Карикатура в «Журналь дю диманш» от 8 августа 1847 года изображала Юара, несущим яйца-физиологии в корзинку Обера. Подпись гласила: «Юар. Отец физиологии. Он несется в корзинку, подставленную под него его другом Обером, человеком? обладающим осторожностью льва и силой змия, и наполняет ее кучей маленьких томиков ценой в двадцать су, многие из которых просто неоценимы». Цит., по кн.: «Eludes de presse, 1957, N 71, р. 6). На страницах «Шаривари» дружеский шарж на Юара (в серии «Pantheon charivarique») сопровождался следующими стихотворными строками:
«La Physiologic aime, estime et venere
L'heureux Louis Huart son spirituel pere,
De ses jolis enfants, lecteur, tu te souviens.
Mais d'un titre si doux il brise les liens:
Tandis que les papas dans leur vive tendresse
Gardent leurs fils, pres d'eux les retiennent sans cesse,
Huart par le public fait adopter les siens».
201
Как говорилось выше, метод физиологического типизирования в очерке не являлся «открытием» какого-либо одного писателя. Тем не менее, роль Юара в «физиологическом» походе была действительно инициативной и заслуживает особого рассмотрения.
В 1839 году издательство Обера начало выпускать своеобразный, прекрасно иллюстрированный сатирический альманах под названием «Музей смеха» 10. Трехтомное издание было закончено через год, то есть еще до вспышки «физиологической моды». Структурно «Музей смеха» был составлен по типу «Ста одного Робера Макэра»: маленькие, всегда одинаковые по объему очерки как бы служили описанием гравюр. Авторами текста, как и в макэриаде, были Филипон, Юар, Алуа; в иллюстрировании сборника, кроме Домье, принимали участие и другие крупные художники-карикатуристы.
150 очерков «Музея» были разнотипны по жанровым признакам и представляли собой нечто среднее между газетным фельетоном и книжной бытописательной прозой. Однако во всем издании явственно ощущалась тенденция к переходу на путь «физиологической» типизации. Чрезвычайно характерны в этом отношении некоторые литографии сборника, изображающие групповые портреты представителей различных профессий и ремесел: булочника, парикмахера, портного, сапожника и т. д.
Почти все очерки «Музея», носящие название «физиологии» или близкие к ним по типу, принадлежат перу Луи Юара. Легкие, живые, блещущие веселым остроумием эти коротенькие двухстраничные очерки отражают журналистский опыт их автора и, вместе с тем, являются эмбрионами «карманной физиологии».
Луи Юар находился тогда еще в стадии поисков идейно-художественных норм нового жанра. Его, как и других участников сборника, по-видимому, сильно связывала необходимость узко-бытописательных ограничений, особенно остро ощущавшаяся литераторами и художниками демократического лагеря в бурный год восстания Бланки. Во втором томе «Музея смеха, появившемся в 1839 году, прямо сказано, что редактор издания вынужден был «перед лицом бога и прокурора дать торжественное обещание никогда не говорить о политике». Отказавшись от памфлетных приемов политического газетного очерка, Юар еще не пришел на этапе «Музея» к социально-обличительной тенденции лучших из «карманных физиологии» 1841—1842 гг.
10 «Le Musee pour rire». Dessins par tous les caricaturistes de Paris, texte par M. Alhoy, L- Huart et Ch. Philipon P., Aubert, 1839—1840, 3 vol.
202
По своему общему направлению очерки Юара, как и весь оберовский сборник 1839—1840 гг., выходивший при участии Домье и Филипона, принадлежали к литературе демократической оппозиции. В них явственно отражен интерес к проблемам народного быта, критическое отношение к буржуазному обществу Июльской монархии и враждебность официозному «патриотизму». Однако «физиологические» попытки литератора-демократа остаются пока мало содержательными, дают остроумные, но поверхностные, конспективно-описательные наброски «типов». Приведем в качестве примера, интересного для сопоставления с более зрелыми физиологиями самого Юара и других авторов 1841—1842 гг., «Физиологию мелкого рантье», напечатанную в третьем томе «Музея смеха».
«Если бы Бюффон классифицировал мелкого рантье в различных категориях животных или растений, он поместил бы его среди моллюсков, устриц или корнишонов, — пишет Юар. — Однако принимая во внимание то, что рантье носит... бумажный колпак и зеленый зонтик... пьет кофе с молоком, играет в домино и читает «Конститюсьонель», а вульгарные моллюски и овощи этого делать не могут, мы считаем возможным отнести его к классу млекопитающих... Рантье — обычно человек от пятидесяти до шестидесяти лет, свою ренту он заработал тридцатисемилетней карьерой лавочника или чиновника... Он живет очень скромно, рассчитывает каждую чашку кофе. Он не женат из экономии... Единственное, что он любит — это дыни. Единственное, что его волнует — это колебания ренты...»".
Еще более явственно отражены поиски жанровых норм «физиологии типа» в составленном Юаром при участии художников Домье, Гаварни, Гранвиля, Травьеса, А. Монье и вышедшем у Обера в 1841 году сборнике — «Парижский музей. Физиологическая, живописная, философская и гротескная история всех достопримечательных животных Парижа и окрестностей».
По общему замыслу «Парижский музей» — примитивно-юмористическая параллель к «естественно-научной» программе «Человеческой комедии» в смысле аналогий между животным миром и обществом. Уроки Бюффона, казалось бы, использованы здесь буквально. Том состоит из 50-ти очерков, имеющих названия: Лев, Львица, Пантера, Тигр, Рысь, Муха, Сверчок, Утка, Голубь, Мокрица, Крыса, Змея, Сорока, Соловей, Ящерица, Кабан, Ищейка, Медведь, Крот, Павлин, Кролик, Лягушка, Устрица, Крокодил, Баран и т. д. Однако уже на первой странице книги Юар спешит открыть читателю секрет эзоповского языка своих образов, служащих ему аллегорическими рубриками для классификации общественных слоев, или, как выражается автор, «социальных положений» современной Франции 12.
11 L. Huart. Le petit rentier. «Le Musee pour rire», t. Ill, 1840, N 115.
203
В новом сборнике, как и в «Музее смеха», Юар воздерживается от политической сатиры, сосредоточивает внимание на быте, маскируется броней легкого юмора. Но рассматриваемый сборник сильнее предыдущего. Реалистические характеристики изображенных здесь «типов» полнее и всестороннее. Мысль шире, злее, воинственнее. Юмор часто граничит с сатирой, обличение социальных нравов порой перерастает в попытки критики общественного строя.
Среди любопытной коллекции бытовых типов, обрисованных Юаром с большим остроумием и реалистической наблюдательностью, всех этих денди, рантье, журналистов, лавочников, домовладельцев, парикмахеров, портье, уличных певцов, нищих и т. п. особое внимание обращают на себя фигуры биржевика, дипломата и шпика, переключающие авторское изложение в план социальных контрастов, политических идей и антиправительственных разоблачений.
Очерк, озаглавленный «Рысь» (Le Loup-cerviers», второе иносказательное значение этого слова в народной речи — стяжатель, капиталист, биржевик) и тщательно иллюстрированный Гранвилем, Травьесом, Монье, откровенно перекликается с макэриадой, герои которой изображены на его первой виньетке. В своей попытке создания сатирической физиологии Юар стремится всесторонне обрисовать нравственные и общественные пороки господствующей во Франции финансовой аристократии. Биржевик, по словам очеркиста-демократа, признает одну цель в жизни — обогащение, имеет одну святыню — деньги. Его не может тронуть горе другого человека или трагедия родины. Он радовался поражению французов при Ватерлоо, так как это принесло повышение ренты. Повышение и понижение, биржевого курса — универсальный термометр, с помощью которого финансист измеряет достоинства истории и политики. Мешок с тысячью франков ему дороже, чем жизнь ста миллионов людей и честь Франции. Банкиру-мошеннику, разоряющему своих клиентов, не страшно правосудие, жестоко карающее голодного бедняка за кражу куска хлеба. Биржевой хищник — капитан национальной гвардии, уважаемый член общества, доживает свои дни, окруженный роскошью и почетом.
«Мокрая Курица» («La Poule mouillee») - это дипломат Июльской монархии, волочащий в грязи национальное достоинство Франции. Остроумное и едкое описание этого персонажа Юар использует для недвусмысленной критики внешней политики Гизо, вызывавшей в те годы возмущение широких демократических масс.
12 См. Museum Parisien. Histoire physiologique, pittoresque, philosophique et grotesque de toutes les Betes curieuses de Paris et de banlieu pour faire suite a toutes les editions des oeuv-res de M. Buffon, texte par Louis Huart, 350 vignettes par MM. Grandville, Gavarni, Dau-mier, Travies, Lecurieuret, 14. Monnier, Paris, Beauger et C-ie, Aubert, 1841.
204
Полные неприкрытого презрения очерки Юара о «Мухе» («La Mouche») и о «Баране» («Le Mouton») — шпике орлеанистской полиции и агенте-провокаторе, «работающем» среди политических заключенных, обнаруживают, вместе с тем, горячие симпатии автора к современному освободительному движению. В тексте второго из названных очерков помещен единственный некарикатурный рисунок тома — республиканец с волевым и благородным лицом, прикованный к стене тюремной камеры.
В «Парижском музее» есть очерки, написанные на темы «карманных физиологии». Сличение одного из таких очерков - «Ящерица» («Le Lezard») с юаровской «Физиологией фланера» позволяет точнее установить особенности интересующего нас жанра. Названный очерк «Парижского музея» и «карманная физиология» Юара трактуют вопрос в одинаковом смысловом плане. Парижский фланер, гуляка, праздношатающийся, в понимании Юара, - антипод буржуа-собственника, рантье, лавочника, жирного богача-финансиста; это — поэт, писатель, мыслитель-бедняк, наблюдатель общественных нравов и пороков.
На восьми страничках «Ящерицы» тема изложена упрощенно, прямолинейно, в виде незамысловатого и непритязательного наброска. Нельзя считать фланером старого рантье, прогулка которого зависит от любовных капризов его собачки, или толстого лавочника, волочащего за собой скучающую жену и дочь.
205
Подлинный фланер, неутомимая ящерица парижских улиц, наслаждаясь воздухом и солнцем, умеет видеть и слышать все смешное и нелепое, что происходит вокруг.
«Физиология фланера» построена по композиционной схеме, характерной для всех лучших образцов этого жанра: вступление, в котором дано определение «вида», описанного в данной физиологии по «биологической» классификации, исторический экскурс в его генеалогию; глава, посвященная всесторонней характеристике вида в целом, и затем ряд главок, оценивающих социальные, возрастные, бытовые и прочие его разновидности.
«Научная» схема юаровской физиологии, как это свойственно жанру вообще, разработана в пародийно-юмористическом плане и, вместе с тем, насыщена элементами социального анализа, а порой и нотами политического обличения.
Шутливо полемизируя с Аристотелем, Платоном, Сократом, Бональдом, Кузеном и другими философами различных времен и народов о природе «животного, которое принято называть человеком», Юар предлагает такую «формулу» для определения современного фланера как человеческой разновидности: «двуногое животное без перьев, в пальто, курящее и праздношатающееся».
206
Ибо никакое иное определение, по его мнению, не может быть применено к свободолюбивому человеку, живущему среди «кучи лавочников, акционеров и... пэров Франции», в стране, где «воздух, вода... земля, любовь, честь, ум... продаются, сдаются в наем, эксплуатируются различными способами» 13.
Постановка вопроса о «генеалогии» фланера служит автору предлогом для противопоставления интеллигентной парижской бедноты отягощенному доходами «цензовому» Парижу, для высмеивания пошлости, корыстолюбия и душевной неподвижности лавочника, бессмысленно-паразитарного существования рантье, надутого чванства и презрения к «толпе» современных финансовых владык Франции. Описание социальных разновидностей фланера и его прогулок по Парижу использовано Юаром для показа различных простонародных типов и нравов столичной улицы.
Многие «карманные физиологи», как и рассмотренная только что книжечка Юара, засорены случайными фактами, поверхностным комизмом, фарсовыми бытописательными вставками. Однообразие их структуры кажется порой навязчивым и монотонным. Однако построение «карманной физиологии» при уровне французского нравоописательного очерка тех лет успешно разрешало проблему реалистической миниатюры, систематизировало и направляло художественно-публицистические средства социального обличения в этом жанре.
Целесообразность и дисциплинирующая роль «метода», выработанного коллективом передовых очеркистов начала 40-х для укрепления и развития сатирико-реалистической традиции жанра, может быть прослежена на многочисленных образцах «карманной физиологии». Возьмем в качестве примера анонимные «Физиологию законника» и «Физиологию работницы магазина» 14.
«Физиология законника» теснее других связана с робер-макэровской традицией. В этом очерке с особой очевидностью обнаруживается характерное для манеры демократических очеркистов начала 40-х годов стремление к слиянию бытописательных и обличительных задач. Вместе с тем, структура этой анонимной физиологии демонстрирует достижения «физиологического» жанра в сравнении с нравоописательным очерком 30-х годов.
Тема суда, адвокатуры, профессий стряпчего, нотариуса и т. п. не раз привлекала внимание передовых очеркистов первого десятилетия Июльской монархии и у ряда авторов (Альтарош и др.) получила ценное сатирико-реалистическое освещение.
13 См. Physiologie du Flaneur par L. H u a r t. P., Aubert, 1842.
14 Physiologie de 1'Homme de Loi par un Homme de Plume. P., Aubert, 1842; PhysiOJ logie des Demoiselles de magasin par un journal.ste. P., Lachapelle, 1842 (автором этой физиологии А. Леритье считает Л. Куаильяка).
207
«Физиология законника» в маленькой брошюрке тематически синтезирует проблему и, не лишая описательный материал очерка его живого правдоподобия, рисует на фоне судейских нравов умело типизированные фигуры всех представителей судебного мира от главного судьи и королевского прокурора до судебного пристава, регистратора и привратника включительно. Максимальная сжатость «типологических» портретов «карманной физиологии», благодаря их четкой социально-профессиональной классификации, выразительному показу взаимосвязи человека со средой и силой обличения, не портит, а совершенствует образы художественно-публицистической брошюрки о суде и законниках Франции биржевых дельцов.
Вот один из галереи типизированных образов «Физиологии законника»: «Адвокат по гражданским делам — это бог крючкотворства, «лев» Дворца Правосудия. Каблуки его лакированных ботинок самоуверенно стучат по плитам большого зала. У него громкий и властный голос, надменный, прищуренный взгляд, пенсне. Он много и плоско говорит о политике, с презрением отзывается о литературе, которой совершенно не знает, считает себя знатоком картин и музыки, демонстративно интересуется «высокими» науками. Одним словом, — язвительно заключает сатирик-очеркист, — портье дома, принадлежащего адвокату, благодаря великолепному апломбу хозяина, считает его умным человеком» 15.
Имя автора «Физиологии работницы магазина» скрыто под псевдонимом «Журналист». Ее тема — изображение скромного мирка парижских девушек-тружениц не раз затрагивалась в очерках 30-х годов о гризетках. Но особое значение этой брошюрки в глазах передового кружка демократических очеркистов начала 40-х годов определяется уже составом пришедших на помощь ее автору художников-иллюстраторов: Домье, Монье, Травьес, Гаварни. Действительно, история парижской гризетки, обычно освещавшаяся в очерковой литературе XIX в. филантропически-сочувственно, наивно-бытописательно или фальшиво-празднично, приобрела здесь ощутимое общественно-познавательное и социально-педагогическое звучание.
Замысел «Физиологии работницы магазина» более всего близок, пожалуй, циклам очерков о женщинах-труженицах Ретифа де ла Бретонна. Однако очеркисту 1842 года принадлежит заслуга не только новизны умело собранных им наблюдений, но также применения нового художественно-публицистического метода описания и систематизации этих наблюдений. Физиология 1842 года лишена авантюрной фабульности и сентиментальной дидактики, свойственных очеркам просветителя-утописта. Задача «карманной физиологии» — всесторонне показать разновидности данной женской профессии и воспитать в обществе уважение к девушке-работнице — выполнена с широтой и реалистической тщательностью, дающей читателю исчерпывающее представление о предмете, и с искренней теплотой раскрывает нравы, взгляды, вкусы, чувства и настроения скромных героинь очерка 15.
15 Physiologic de 1'Homme de Loi, глава IV.
208
Иллюстрация к «Физиологии фланера» Луи Юара
«Карманная физиология», один из ведущих жанров сатирической литературы французской демократии начала 40-х годов, вслед за макэриадой тематически ориентировалась прежде всего на задачи разоблачения буржуазного общества. Диапазон ее антибуржуазной критики, благодаря сравнительной пестроте авторских взглядов, был чрезвычайно широким и неоднородным по наполнению. Одна из его границ смыкалась с юмористическим бытописанием, другая приближалась к лучшим образцам социально-политической сатиры. В целом, сумма реалистических наблюдений «карманной физиологии», направленных на разоблачение господства буржуазии и буржуазных собственнических отношений во Франции накануне революции 1848 г., была значительной и, несомненно, пошла на вооружение лагеря демократии.
В истории бытописательной антибуржуазной сатиры Июльской монархии права пионерства, преимущества масштабности и типизации принадлежали Анри Монье, создателю образа Жозефа Прюдома.
209
Как показано в предшествующих главах, Монье — писатель и карикатурист еще с конца 20-х годов вел неустанную борьбу против пошлой буржуазной морали и к началу распространения физиологического жанра создал во французском очерке крепкую традицию критики буржуазных нравов. Ему же принадлежит и наиболее полно охватывающая тему «Физиология буржуа».
«Если вы разрешите, — писал Монье, обращаясь к читателю, в первой главке своей физиологии, — мы атакуем буржуа во всех его обличьях... дадим обозрение всех классов и всех видов этой огромной и интересной семьи» 16.
Как наиболее характерный образец бытовой сатиры 1840-х годов «Физиология буржуа» А. Монье заслуживает подробного рассмотрения.
«Физиологический» метод Монье, отличающий этот очерк писателя от его работ более раннего периода, заключается прежде всего в стремлении автора к «монографической», всесторонней характеристике «типа». В традиционных для жанра «карманных физиологии» коротких главках Монье рассматривает следующие вопросы: определение понятия буржуа, детство и воспитание буржуа, его общественные и литературные взгляды, его «социальные отношения», главные черты характера, развлечения, семейная жизнь, гражданские обязанности.
Монье не вполне доступно понимание подлинной роли буржуазии в экономической жизни и в системе общественных отношений 1840-х годов. «Тип» буржуа, как это свойственно всей узко-бытописательной линии физиологического очерка, воплощается для изобретателя Жозефа Прюдома - в одиозной, но, по сути, общественно-пассивной фигуре мелкого рантье - маленького французского обывателя с его интеллектуальной ограниченностью, смешными привычками и сословными предрассудками.
Вот центральное определение типа из «Физиологии буржуа» Монье: «Что касается собственно «Буржуа»... то это человек, обладающий тремя или четырьмя добрыми тысячами ливров ренты, который не имеет долгов, питается жирной похлебкой и мирно плывет по реке жизни, держа ноги в тепле, надвинув колпак на уши, с тростью в руке» 17.
Буржуа туп и ограничен с детства. Родители скверно воспитывают и чрезмерно балуют его, не давая ему, в сущности, ни воспитания, ни образования. Парижский буржуа читает все газеты, но плохо разбирается в них. Убеждения его консервативны. «Во все времена парижский буржуа питает самое глубокое уважение и самую искреннюю преданность к установленному порядку. Его привязанность распространяется на... жандармерию и муниципальную гвардию... Он умеет быть счастливым при всех режимах. Он не любит восстаний, но никогда не преминет присоединиться к уличным зевакам в дни общественных волнений. Он уверен, что его не примут за злоумышленника.
10 Physiologie du Bourgeois, texte et dessins par H. Monnier. P., Aubert, s. d. (1841). p. 11
11 Physiologic du bourgeois, p. 10.
210
Буржуа уважает Вольтера... но предпочитает ему... Кребильона. Он не читает современной литературы, но утверждает, что она заражена якобинизмом и санкюлотством...» 18.
Жизнь буржуа пуста и убога. В ряде живых сценок в духе своих ранних драматизированных очерков Монье рисует воскресные развлечения парижского рантье, званый обед в доме буржуа, ссоры с женой, стычки с прислугой. Целый раздел, как бы представляющий собой микроскопический и примитивный эмбрион флоберовских «Бувара и Пекюше», посвящен эпизоду переезда парижского буржуа в деревню, описанию его сельских занятий и интересов, столь же пустых и мелочных, как городские.
Главная черта характера буржуа, утверждает Монье, — мелкое и глупое тщеславие. «Посмотрите, как он горд, как он улыбается, пыжится, сладострастно приоткрывает веки, поднимает уголки рта..., когда ему удается предсказать погоду на завтрашний день. Он чванится уменьем приготовить салат, выбрать дыню, сварить яйцо, дешево купить платье, гордится своей женой, которая обладает самыми красивыми руками в мире и лучше всех приготовляет бараний окорок, варенье, корнишоны; он разгадывает все шарады; свой будильник он не променяет на все часы столицы; он сохранился для своего возраста лучше всех» 19 и т. п. Буржуа помешан на своих портретах, он заставляет художников изображать себя во всех видах, заказывает бесконечные картины, бюсты, портреты, украшает ими стены комнат, собственную грудь и живот, табакерку, трость, бумажник. Хуже всего то, что буржуа и сам претендует на артистическое дарование, окружает себя художниками, меценатствует, навязывает людям искусства свои пошлые вкусы, свою плоскую мораль.
Гражданские функции буржуа-рантье сводятся к выполнению почетных обязанностей присяжного заседателя и службы национального гвардейца. Как присяжный, буржуа руководствуется самыми эгоистическими чувствами. Ради острастки бедняков, которые могут покуситься на его собственное добро, буржуа выносит суровый приговор голодному труженику, укравшему в минуту последнего отчаяния табакерку, дюжину платков или кусок хлеба. Но он всегда находит «смягчающие обстоятельства» для вора-рецидивиста или убийцы, так как боится испортить себе сон и аппетит «печальными» размышлениями о казни и каторге. Как «патриот», буржуа любит свои обязанности национального гвардейца, заполняющие его пустое существование, льстящие его «гражданскому» самолюбию. Он охотно меняет «ночной колпак» на «шапку жандарма», чтобы охранять собственное благополучие и покой.
18 Physiologic du bourgeois, p. 19.
19 Там же, стр. 50.
211
Рядом с парижским буржуа-обывателем Монье так же тщательно, остроумно, зло и, вместе с тем, так же неглубоко в общественно-разоблачительном смысле рисует образ «самки» буржуа — парижской мещанки. Соратники Монье по «карманным физиологиям» размножили сатирический портрет буржуа в бесчисленных вариациях.
Некоторые из авторов, подобно Монье, пытались замкнуться в сфере бытописательства. Однако большинство передовых очеркистов-«физиологистов», даже занимаясь в основном воспроизведением быта и морального состояния буржуазного общества, прямо или косвенно, сознательно или стихийно касались актуальных вопросов современной социальной и политической жизни. Правда, на смену открытым антиправительственным атакам и прямым обвинениям буржуа-Тамерлана в политических преступлениях против народа времен филипоновой груши, в физиологический очерк, под давлением цензурных запретов и всей обстановки Франции 40-х годов, пришли двусмысленные сатирические аллегории, полузамаскированные злободневные намеки, анекдотические примеры. Однако в пределах цензурных возможностей лучшие мастера нового очеркового жанра продолжали и углубляли критику буржуазного государства, начатую в 30-е годы левореспубликанскими журналистами и художниками.
Одна из наиболее ценных «карманных физиологии» антибуржуазной тематики — «Физиология ростовщика» Шарля Маршаля. Ш. Маршаль, плодовитый демократический очеркист начала 40-х годов был, по-видимому, хорошо известен современникам и по своим работам в других жанрах. На обложках многочисленных «карманных физиологии» Ш. Маршаля рекламируются его романы. Газета демократических республиканцев — «Реформ» в 1845 году сообщала читателям о публикации 125-тя выпусков популярной «Истории якобинцев», составленной этим автором и, судя по цене (20 сантимов за выпуск), предназначавшейся для самого широкого читателя 20.
Уже в ряде других физиологии Ш. Маршаль обнаруживает знакомство с Жозефом Прюдомом и макэриадой, ссылается на авторитет Бальзака в разоблачении буржуазного «кретинизма» и сам резко обрушивается на французского буржуа-собственника, доводя порой свою критику до политических выводов в духе сатирической прессы 30-х годов. Так, в «Физиологии парижанина в провинции» Маршаль высмеивает либерального лавочника, который «одолжил свой галстук для знамени восстания и сам присоединился к восставшим, но не из ненависти к тиранам, а из страха перед побоями жены, ожидающими его, если он возвратится без этой части туалета» 21. В «Физиологии старого холостяка»22 тот же автор открыто издевается над верноподданническими чувствами парижского мещанина, довольно бесцеремонно отзывается о Луи-Филиппе и его министрах.
20 «La Reforme», 17.11. 1845.
21 CM. Physiologic du Parisien en province par Ch. Marchal. P., Lachapelle, 1841.
22 Physiologie du Vieux Garcon par Ch. Marchal. P., Fiquet, 1841.
212
В «Физиологии ростовщика» Ш. Маршаль делает попытку взяться за гобсековскую тему. Этюд Бальзака о ростовщике — гениальное социально-философское произведение и напряженная трагедия в прозе. Маршаль _ второстепенный литератор. Но его физиология — образец легкой по форме, широкодоступной сатиры — имела свои положительные свойства: откровенно связывала принцип ростовщичества с современной буржуазной государственной политикой, наглядно показывала вред, приносимый им бедняку.
Под едким пером Маршаля, а также в сознательно упрощенных, напоминающих народный лубок карикатурах Домье, Гаварни, Монье и Травьеса, иллюстрировавших эту физиологию, образ ростовщика утрачивает углубленно-философский смысл, ореол своеобразной загадочности и зловещей силы, приданной ему Бальзаком. «Карманная физиология» изображает ростовщика юмористически, показывает его читателю как Полишинеля, поворачивает его во все стороны, позволяет публике его ощупать и тут же хлещет его плетью подчас наивной, но безжалостной сатиры. Во Введении к «Физиологии ростовщика», украшенном виньеткой, изображающей балаганного зазывалу, читаем:
«Подходите, вот он, вот он! — Подходите, господа смотрите бесплатно, ничего не бойтесь!
Взгляните на эту мрачную и глупую фигуру, до чего она хитра, подла и коварна!
Это — ростовщик!
….
Вот мы сейчас его поколотим, выведем на чистую воду и распотрошим.
Он наш... мы загоним его в угол и убьем там, как он сам поступал с другими...
Ведь он — это язва... проказа, чума, холера, проституция.
Нет большего тирана, большего деспота, удушающего ум и мысль человека, чем он!» 23
В ряде глав автор перечисляет методы ограбления клиентов ростовщиками и приводит «печальные примеры» необходимости, толкающей бедняков в лапы ростовщика. Типы ростовщиков от «крупного предпринимателя» до мелкого хищника этой породы одинаково отвратительны в изображении Маршаля. Он рисует их внешний облик с отталкивающими физиологическими деталями, говорит о жадности, скупости, цинической аморальности, нечеловеческой жестокости, душевном уродстве буржуа-ростовщика.
Сознательное приближение автора к бурлеску, к приемам народного балаганного театра не снижает ни идеи, ни метода его физиологии.
Маркс писал в «Капитале» о буржуа-накопителях: «...Созидатель сокровищ приносит потребности своей плоти в жертву золотому фетишу.
23 Physiologie de 1'Usurier par Ch. Marchal. P., Lachapelle, 1841, p. 3, 6 и 7.
213
Он принимает всерьез евангелие отречения» 24. По словам Маркса, собственное, личное потребление представляется буржуа грабительством, посягательством на накопленный капитал. Это глубоко правильное и тонкое социально-психологическое наблюдение, как известно, блестяще иллюстрировал Бальзак в своем «Гобсеке». Ш. Маршаль в специальной главке «Тирания ростовщика над самим собой» пишет:
«Он попрекает себя куском хлеба, старается никогда не возбуждать своего аппетита, перестает прибегать к парикмахеру.
Он опускается.
Его живот западает, щеки бледнеют, взгляд становится мутным.
Он называет это бережливостью. Он доходит до кретинизма, рассчитывает в ничтожнейших мелочах, бьет свою самку.
Он отказывается даже от подписки на почтенный «Конститюсьонель» ...он ничего не читает...
Ничто в нем не напоминает больше человека» 25.
В физиологии Маршаля, отражавшей прежде всего извечную народную ненависть к кровопийце-ростовщику, явственно ощущается также тенденция модернизировать тему. Написанная в эпоху, когда трудящиеся массы Франции видели в ростовщике, как и в богаче-банкире, воплощение ненавистного господства буржуазии, «смешивали финансовую аристократию с буржуазией вообще» 26, когда, по словам Маркса, Париж был наводнен памфлетами: «Династия Ротшильдов», «Ростовщики — короли нашего времени» и т. д., «Физиология ростовщика» стремилась к социально-политической типизации вопроса, дающей право ударить не только по отдельным гобсекам Парижа и провинции, но и по всей государственной системе буржуазной монархии. В главке: «Социальные отношения и социальное положение» и в других разделах своего очерка Маршаль называет ростовщиков «тысячеголовой гидрой», «огромной надменной семьей», которая поставила на колени перед собой все общество, господствует в министерстве и парламенте, является ближайшим другом Гизо и самого короля, преступно и самоуправно распоряжается судьбами народа и т. п.
Сама историческая действительность Франции 1840-х годов облегчила очеркистам и их читателям путь сближения антибуржуазной критики с критикой антиправительственной. Вся Франция знала о хищнических посягательствах Луи-Филиппа на государственный бюджет, о коррупции, царящей в государственном аппарате. Как известно, Маркс рассматривал политическую карьеру одного из наиболее типичных деятелей буржуазного правительства Июльской монархии — Тьера как самое совершенное идейное выражение классовой испорченности буржуазии.
24 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23. М„ 1960, стр. 144.
25 Physiologie de 1'Usurier, p. 101, 102, 103.
25 К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 7, стр. 18.
214
«Карманная физиология», выделявшаяся на фоне массового нравоописательного очерка 40-х годов своей сатирической направленностью, чаще других разновидностей жанра использовалась передовыми литераторами для прямой антиправительственной пропаганды.
Наиболее ярким образцом сатирико-политического очерка начала 1840-х годов, откровенно сочетавшим «физиологическую» технику с памфлетной традицией республиканской сатирической прессы, являлась «Физиология мошенника», опубликованная Филипоном 27.
В соответствии с традиционной схемой «карманной физиологии», брошюрка Филипона содержит следующие разделы: «Введение», «О мошеннике вообще», «Мошенник политический», «Банкир-мошенник», «Коммерсант», «Публицист», «Акционер», «Издатель». Уже из перечня главок •физиологии ясен характер обобщений, к которым приходит редактор «Шаривари». «Физиология мошенника» представляет собой, по существу, максимально актуализированную политически острую вариацию макэриады. Ловко обходя цензурные рогатки, Филипон использует прикрытие «естественно-научной», «физиологической» методики для разоблачения «короля-флуэра», политических жуликов от министра и депутата до избирателя, показывает продажность буржуазной прессы, науки, искусства, характеризует всю Июльскую монархию как «эпоху шарлатанизма».
К типу чисто политических физиологии принадлежит также «Физиология депутата» П. Бернара.
«Чтобы стать депутатом, — начинает свою физиологию П. Бернар, — требуются три фактора: тридцатилетний возраст, 50 франков налога и несколько туров голосования. Трудно достичь только первого, здесь может понадобиться подделка метрического свидетельства; второе и третье решается с помощью простого средства — денег... В общем, депутат — это полное ничтожество, общественный продукт, рожденный безразличием множества глупцов и ловкостью нескольких интриганов» 28.
Затем, следуя физиологическим рубрикам, которые помогают ему систематизировать материал наблюдений, П. Бернар, перекликаясь с Луи Рейбо, а также с политической карикатурой и очерком «Шаривари», дает сатирическое обозрение всех форм деятельности Палаты и министерств. Система буржуазного парламентаризма представлена в «Физиологии депутата» во всей своей фальши и неприглядности. 400 депутатов Палаты собраны вместе как будто бы специально для того, чтобы продемонстрировать, «из каких ничтожных и темных людей состоит цензовое большинство»; они лишены всяких гражданских интересов, выполняют свои обязанности механически, поднимаются на трибуну только ради личной выгоды. Автор физиологии издевается над пустотой парламентских дискуссий, над смехотворным бессилием и мелочностью буржуазной парламентской оппозиции; он разоблачает продажность буржуазных газет, мнение которых любой депутат может купить ценой годовой подписки или взятки редактору.
27 Physiologie du Floueur par Ch. Philipon. P., Aubert, 1841.
28 См. Physiologie du Depute par P. Bernard. P., R. Bocquet, 1841.
215
«Дискуссионная игра наших конституционных учреждений, — говорит П. Бернар, — не больше чем простая игра слов, не имеющая ничего общего с заботой о благосостоянии страны».
Особое место в «Физиологии депутата» отведено критике тронных речей «короля-гражданина» и своекорыстной правительственной тактики Луи-Филиппа. Концовка физиологии гласит: «При такой легковесной и ничтожной Палате не нужно быть великим королем, чтобы обделывать свои маленькие делишки!».
216
Политическая сатира успешно играет разоблачительную роль, вклиниваясь в «бытовые» физиологии. Так, анонимный автор «Физиологии Шомьер», весело и легко описывая плебейские балы в Париже, внезапно превращает свой рассказ в острую сатиру на полицейский террор «монархии, обставленной республиканскими учреждениями» и на Луи-Филиппа, единственной «славой» царствования которого он считает «канкан Робер Макэр» и разухабистую качучу 29.
Ставшая предметом дискуссии между передовой и реакционной русской критикой 40-х годов «Физиология вивера», принадлежавшая перу «умного и острого», как говорил о нем Белинский, Джемса Руссо, за искрящимся весельем и непритязательной шуткой прятала колючие нападки на орлеанистскую Францию, на избирательную систему буржуазной конституционной монархии и т. п.
«Карманные физиологии» продолжали развивать поднятую лучшими очеркистами 30-х годов тему рабочего класса. Эта тема, как тема социальных контрастов, буржуазного грабежа, капиталистической эксплуатации наиболее остро поставлена в «Физиологии Дьявола» А. Депасса. В своем сатирическом описании ада Депасс классифицирует его население по чисто «земным» и ультрасовременным имущественным и социальным признакам. Среди чертей он различает: биржевиков, финансистов, лавочников, рантье, офицеров, иезуитов, священников, танцовщиц, кокоток, студентов, ремесленников, богатых и бедных, знатных и простых, трудящихся и паразитов. Под видом неимущего дьявола Депасс выводит парижского пролетария. «Бедный дьявол, — пишет автор этой «фантастической» физиологии, — занимает среди чертей почти такое же положение, как пролетарий среди нас. Это самый несчастный из дьяволов; на него ложатся налоги и самый тяжелый труд. Это он обязан чистить котлы и разогревать чаны с кипящим маслом. Он разрабатывает угольные копи, чтобы доставать топливо для адских котлов, он добывает из рудников золото, которым пользуются богатые черти-сеньоры, чтобы посягать на добродетель молодых чертовок. Это он шлифует брильянты, украшающие шеи придворных, кует и прокатывает железо, ткет лен, льет бронзу и стекло... В то время, как дьяволы из «хороших домов» становятся министрами, депутатами, пэрами Франции, обладателями крупных состояний, он остается всегда плотником, каменщиком, литейщиком и... в конце концов умирает с голоду, полуголый, не имея убежища, слишком гордый для того, чтобы стать паразитом или унизиться до нищенства» 30.
На фоне современной приторно-оптимистической буржуазной юмористики горькая сатирическая аллегория Депасса звучала остро, убедительно, доходчиво. Однако авторы «карманных физиологии», как правило, не углублялись в анализ классовых конфликтов современности и изображение народного быта. Следуя традиции макэриады, они ориентировались, в первую очередь, на гротескный сатирический показ политических, социальных. и интимных нравов буржуазного общества.
29 См. Physiologic de la Chaumiere par deux etudiants. P., Bohaire, 1841.
30 Physiologic du Diable par A. Depasse. P., Sergot, p. 36—37, 40 и 42.
217
Характерно, что Бальзак, принявший активное участие в движении нравоописательного очерка 40-х годов, также подходил к жанру «карманной физиологии» с меркой социально-обличительной и, прежде всего, политической сатиры 31.
Учитывая степень разработанности проблемы, мы не стремились к ее общей характеристике. Нашей задачей в данной главе являлось показать Бальзака как участника массового «физиологического» похода периода гизотистской реакции и нового подъема освободительного движения начала 40-х годов, вскрыть маловыясненные до сих пор взаимосвязи Бальзака с сатирико-реалистической литературой французской демократии тех лет. О том, что современники считали Бальзака-очеркиста близким к кружку Филипона — Обера, позволяет судить, например, такой куплет из водевиля «Физиологии» (авторы: Ксавье Вейра и Анжель), поставленного одним из парижских театров в 1842 г.:
C'est Balzac.
Ourliac.
Et Couailhac.
Tous noms fameux en ac,
Illustres par Emy.
Illustres par Henry.
Croques par Gavarni,
Roi de Charivari!....
Voici le commis, la grisette,
Le bureaucrate et le chasseur,
Voila le viveur, la lorette,
L'homme de loi pres du floueur,
Le boutiquier, puis la portiere,
Les omnibus et le flaneur,
Les amoureux et la chaumiere,
Le creancier et le rumeur
Par Balzac
Ourliac etc.....
(Цит. по книге: «Etudes de presse», 1957, № 17, p. 65—66).
«Физиология чиновника» Бальзака, вышедшая в 1841 году в оберовской серии, и по содержанию, и по общему тону, пожалуй, ближе всего стояла к наиболее публицистическим и политически острым образцам жанра, принадлежавшим перу Филипона и Ш. Маршаля.
3 Многие физиологии Бальзака известны читателю в переводах Б. А. Грифцова (Оноре де Бальзак. Собр. соч., т. 20. М., Гослитиздат, 1947; Оноре Бальзак. Собр. соч. в пятнадцати томах, т. 15; Оноре Бальзак. Собр. соч. в 24 томах, т. 23. М., Изд-во «Правда», 1960). Ими серьезно занималось советское литературоведение.
218
Бальзаковская «карманная физиология» представляет собой, несомненно, не только «точное описание казармы для кретинов, изобретенной французской администрацией», и едкую сатиру на громадный паразитарный аппарат французской бюрократии, но и острый памфлет, направленный против буржуазной монархии и Луи-Филиппа.
Уже в первой главке, дающей общее определение понятия «чиновник», Бальзак развивает свою тему в следующих выражениях:
«Что такое чиновник? Что включает в себя это понятие?
Став на точку зрения политических идей 1830 года, к классу чиновников можно было бы отнести и швейцара министерства и самих министров. Г. Корменен, да пребудет над ним благословение цивильного листа, кажется, утверждает, что король французов — чиновник с двенадцатью миллионами содержания, который может быть смещен с должности пинками народа... и голосованием Палаты.
Вся политическая машина, таким образом понимаемая, уместится между... двенадцатью сотнями жалованья швейцара и двенадцатью миллионами цивильного листа. На этой шкале цифр расставлены... высокие и низкие оклады, права и обязанности властей...
Вот прекрасный идеал общества, которое не верит ни во что, кроме денег, и существует только за счет фиска и карательных законов» 32.
Ведущее памфлетно-сатирическое направление «карманной физиологии» определило ее поэтические особенности и, в первую очередь, решение основной художественно-публицистической проблемы жанра — вопроса о типичности.
«Карманная физиология» не создала индивидуализированных человеческих образов. Ее «типы» обычно безымянны; они представляют собой попытку своеобразного обобщения и, вместе с тем, детализированного описания типических признаков, характеризующих всю «породу», весь «вид», по терминологии того времени, то есть определенный социальный слой или профессию, рассматриваемые автором. Данный прием являлся несомненным упрощением метода реалистического искусства по сравнению с великолепной гармонией индивидуального и типического в героях «Человеческой комедии» или в «Красном и черном» Стендаля. Однако это упрощение было сознательным требованием жанра.
В цензурных условиях гизотистского режима, когда бытописательный жанр передового реалистического искусства взял на себя функцию общественной сатиры, прямой, не усложненный сюжетным вымыслом показ различных социальных типов в их типической среде мог явиться не только популяризаторским приемом, знакомившим широкого читателя с жизнью французского общества, но и важным средством публицистической критики.
32 Н. de Balzac. Physiologic de 1'Employe. Oeuores completes, p. XXI. P., Calmann-Levy, 1879, p. 329, 315.
219
Внутри отдельного очерка «физиологическая» типизация создавала возможность охвата, классификации и обобщения большого круга общественных явлений.
Лучшим доказательством общественно-эстетической значимости «физиологической» типизации для Франции 1840-х годов было использование ее Бальзаком.
«Физиология чиновника», а также написанные в «физиологической» манере «Монография о парижской прессе», «Нотариус», «Бакалейщик», «Монография о рантье» и некоторые другие очерки Бальзака начала 40-х годов свидетельствуют о сознательном подчинении гениального французского романиста нормам физиологии и являются блестящими образцами этого жанра.
«Монография о рантье» — один из лучших у Бальзака и во всей французской физиологической литературе тех лет образцов обобщенного портрета одного социального типа 33.
Бальзак не случайно вводит в заголовки своих физиологических очерков термин «монография», подчеркивая ведущий жанровый принцип физиологии как «очерка-исследования», освещающего какой-то отдельный тип, вопрос, явление. Методика типизации получает у него в таком очерке особую публицистическую сосредоточенность и художественную всесторонность.
«Монография о рантье» — нравоописательный очерк. Политическая тема не занимает в нем места, как в газетных выступлениях Бальзака 1831—1832 гг. Однако физиология Бальзака начала 40-х годов тоже полемически заострена против режима Июльской монархии и отражает народное недовольство уродливыми формами социальной жизни в буржуазном государстве. Задача «Монографии» — сатирическое изображение парижского рантье как общественного паразита, носителя морального застоя и идейной реакционности. Осуществлению этой задачи подчинены все художественные средства типизации в очерке. Тщательно придерживаясь поэтической техники физиологии, Бальзак насытил ее громадным материалом реалистических наблюдений над «типом» рантье и его средой. «Монография о рантье» — один из самых остроумных образцов жанра. Здесь Бальзак, пожалуй, наиболее широко пользуется пародийными биологическими параллелями, в то же время ни на шаг не отступая от своего четкого социально-типизирующего и общественно-обличительного замысла.
«Рантье по Линнею — существо человекообразное, по Кювье — млекопитающее, отряд парижан, семейство акционеров, племя тупиц» — так разрешает Бальзак задачу «политической зоологии».
33 «Монография о рантье» впервые публиковалась в серии физиологических очерков «Французы в их собственном изображения». Однако этот очерк в 1841 г. был выпущен Бальзаком также s виде «карманной физиологии» в соавторстве с А. Фреми (Honore de ВaIzас et Arnould Fremу. Physiologic du Rentier de Paris et de province. P., Martinon, 1841).
220
А вот обобщенный портрет рантье и его «видовая» характеристика:
«Ростом рантье от пяти до шести футов... Его широкие ступни защищены башмаками с завязками, ноги его снабжены штанами, коричневыми или красноватыми, он носит клетчатые жилеты, из недорогих,... его увенчивает зонтикообразный картуз... Его лицо бледно и часто имеет форму луковицы... Глаза у рантье безжизненные и тусклые, как у рыбы, которая уже не плавает, а лежит среди зелени петрушки, на прилавке магазина Шеве. Волосы редки, тело рыхло, все органы вялы. Рантье обладает снотворными свойствами, чрезвычайно драгоценными для правительства, которое... всячески старается размножить эту разновидность... Хотя у рантье черепная коробка наполнена тем же беловатым, мягким, губчатым веществом, которому подлинные люди в среде человекообразных обязаны славным титулом царя животных..., индивиды из племени исследователей, сколько ни бились, не могли открыть у рантье зачатков мысли. ...Рантье, представляющий собою изумительную переходную ступень от опасного семейства пролетариев к любопытному семейству промышленников и собственников, есть не что иное, как социальный моллюск, существо не руководящее, но руководимое... Рантье невежествен, как рыба карп... Политика рантье резюмируется в немногих словах... Любовь к королю входит у него в систему... Во всех отношениях он за правительство... Всю свою ненависть он направляет на республиканцев» 34.
Детализированную и в то же время широко обобщенную характеристику типа рантье, включающую все стороны мировоззрения и морали данного социального слоя, все особенности его быта, привычек, интересов, манер, внешности, языка и т. д. Бальзак дополняет, как это полагалось по жанровой традиции физиологии, рядом крохотных главок-портретов. Каждая из этих главок-миниатюр посвящена описанию одной из разновидностей «семейства» рантье («Военный», «Филантроп», «Пенсионер», «Ростовщик» и т. п.). Многие из них чрезвычайно сильны в мастерстве максимально сжатой типологической характеристики. Например, «Ростовщик»; «Эта разновидность, бледная, с землистым цветом лица и страшными глазами, защищенными зеленым козырьком на тонком обруче из латунной проволоки, гнездится в темных переулках, в дрянных квартирах. Укрывшись... за папками для деловых бумаг, эта разновидность произносит сладенькие слова, за которыми, однако, скрыты безжалостные решения. Эти рантье храбрее всех прочих: учитывая вексель сроком на полгода, они требуют себе пятьдесят процентов, если видят, что у вас нет ни кредита, ни трости в руках. Они франкмасоны и любят, чтобы их рисовали в костюме дигнитария ложи Великий Восток.
34 Оноре Бальзак. Собр. соч. в пятнадцати томах, т. 15, стр. 108. 109, 111, 114, 115, 116 и 123.
221
Одни из них носят узкий зеленый сюртук, делающий их похожими на кузнечика, с которым сходны они и лицом..., у других телячье выражение лица, они вялы в движениях и слащавы, как лакричное слабительное» 35.
В «Физиологии чиновника» нравоописательная задача Бальзака была полнее, чем в «Монографии о рантье»; она распространялась там на различные социальные «виды», объединенные родством профессии, превращалась в детализированный и, вместе с тем, суммирующий, остро оценочный анализ широких общественных фактов.
Обе тенденции сатирической типизации, нашедшие отражение в физиологиях Бальзака: сатирико-бытописательная, концентрирующая внимание на характеристике какого-нибудь одного «типа», и памфлетная, сатирико-политическая, стремящаяся к охвату большого круга типов и явлений, возникли из практики всего течения передовой «карманной физиологии» начала 40-х годов и разрабатывались многочисленными авторами.
Среди ста с лишним французских «карманных физиологии» 1841—1842 гг., каждая из которых, по выражению Д. В. Григоровича, «заключала описание какого-нибудь типа парижской жизни» 36, особенно выделяются благодаря свойственной им тонкой реалистической наблюдательности, остроумию, близости к народному юмору и традициям массовой демократической сатиры, — работы Юара, М. Алуа, Ш. Маршаля, Марко де Сент-Илера, Э. Урлиака, Д. Руссо, А. Клера и др.
В интерпретации своей темы мастера «карманной физиологии» пользовались рядом прочно установившихся комико-реалистических приемов, соответствовавших задачам жанра.
Бессюжетность «карманной физиологии» суживала возможности применения в ней комических положений. Употребляя этот прием в юмористических фабульных вставках и бытовых эпизодах, привлекаемых для иллюстрации основной «типологической» задачи очерка, авторы «карманных физиологии» придавали ему только второстепенное значение. В центре комической методики физиологии, в силу характера жанра, становится поэтика портрета и стиль публицистических обобщений.
Примеры сатирического и юмористического портрета уже приводились выше на материале анализа физиологии Монье, Маршаля и др. Основными особенностями поэтики портрета в «однотипной» «карманной физиологии» является его полная реалистическая конкретность, детализированное, описание костюма, мимики, жеста и окружающей среды. Лучшие портреты-«типы» в очерках этого вида отличаются, по примеру бальзаковской физиологии рантье, всесторонней социально-психологической характеристикой персонажа. Комический эффект такого портрета возникает из его жизненного насыщения, из того несоответствия формы и содержания явлений реальной действительности, в котором видел сущность рефлекса комического Чернышевский.
35 Оноре Бальзак. Собр. соч. в пятнадцати томах, т. 15, стр. 131.
36 Д. В. Григорович. Полное собр. соч., т. XII. СПб., 1896, стр. 266.
222
Смешны мелкие рантье Бальзака и Монье, прячущие под личиной наружного достоинства чудовищное невежество, нравственную пошлость, животный эгоизм и гражданское ничтожество. Комичен и глубоко правдив нарисованный Ш. Маршалем образ буржуа-либерала, на словах — бунтаря, на деле — труса и эгоиста. Смешили и возмущали современного демократического читателя депутаты из физиологии П. Бернара, судьи, прокуроры и адвокаты из анонимной «Физиологии законника», высокое общественное положение которых отнюдь не соответствовало их ничтожным знаниям, жалким «талантам» и вульгарной собственнической морали.
Поэтически сочно, с полной силой живого правдоподобия и, вместе с тем, проницательно обобщенно нарисована фигура парижской консьержки в сатирической «Физиологии привратницы» Джемса Руссо. В отличие от большинства других физиологии, где авторы создают представление об определенном общественном типе, описывая множество его разновидностей, Д. Руссо рассказывает о жизни одного человека, но достигает при этом не менее сильного типологического эффекта.
Привратница Д. Руссо, это — родная сестра будущей бальзаковской мадам Сибо («Кузен Понс»), но извлеченная из рамок трагедии благородного старого Понса, ставшая «героиней» отдельной книжки, «возведенная в идеал», как выразился Белинский, говоря о персонажах физиологии В. И. Даля, «не в смысле украшения действительности, а в истинном... смысле — воспроизведения действительности во всей ее истине».
223
В очерке «умного и острого» Джемса Руссо, иллюстрированном могучим сатирическим карандашом Домье, царит обыденность, но не тусклая серость. Место действия — крохотная каморка привратницы парижского дома. Автора и иллюстратора «монографии» о парижской привратнице интересует все: убогая обстановка швейцарской, старое кресло, на котором восседает привратница, ее муж, сапожник и пьяница, ее дочь, обязательно — ученица консерватории, ее кошка, ее суп, отравляющий весь дом запахом лука и сала, ее книжка, с которой она коротает долгие часы вечерних дежурств, ее подруги-служанки, ее отношение к хозяину и жильцам, ее заработки и приработки, ее костюм, наружность, жаргон, взгляды, вкусы, мораль.
Привратница Д. Руссо и О. Домье не имеет имени, однако она не теряет от этого своей реалистической конкретности. И, вместе с тем, их «героиня» — предельно типична как представительница тупой и жадной породы мещан.
Парижская привратница — рабыня и соглядатай своего хозяина. Она заискивает перед жильцами первых трех этажей и всячески унижает обитателей мансарды. Она покрывает грешки того, кто бросает ей подачку, и обкрадывает, терроризирует, обливает грязью всех тех, кто не постарался купить ее расположение. Она нахальна, дерзка, самоуверенна и в отсутствие домовладельца изображает из себя хозяйку. «По своему топографическому положению она первая в доме и поэтому она морально считает себя первой» 38, — говорит автор.
Яркий сатирический эффект портрета — «типа» парижской привратницы отнюдь не примитивен. Сумма его слагаемых состоит не только из гротескной трактовки ее лица, фигуры, костюма, жеста, ее привычек, жаргона, но, главное, из показа ее объективно-комического конфликта со средой.
Здоровая, крепкая, разбитная простолюдинка, привратница парижского дома, обычно считает себя существом высшего порядка, «нежным растением», случайно попавшим в эту «низменную почву». Отсюда ее повадки «разъяренной львицы», ее «демоническая гордость», ее презрение к бедноте, ее туманные рассказы о знатных родственниках, о муже, которого «так любил император», о случайно упущенном маршальском чине и т. д. и т. п.
37 В. Г. Белинский. Полное собр. соч., т. IX. М., Изд-во АН СССР, стр. 399. 33 J. Rousseau. Physiologic de la Portiere. P., Aubert, 1841, гл. II.
224
Авторы «карманных физиологии» широко пользовались эзоповским языком анималистической сатиры. Способ бичевать общественные пороки, сравнивая людей с животными, блестяще применявшийся Гранвилем в период революционного подъема 1830—1835 гг. в политической карикатуре республиканской прессы, в условиях гизотистской Франции столь же успешно служил задаче социального обличения, становился достоянием всего демократического искусства. Кто не помнит, например, замечательного сатирического стихотворения Беранже о буржуа-улитках? Кстати, песни Беранже иллюстрировал тогда Гранвиль, а «Улитки» очень напоминали стихотворную физиологию орлеанистской буржуазии.
Публицистическая основа «карманной физиологии» обусловила большое значение авторской речи в границах этого жанра. Манера физиологических брошюрок лирична. Автор обращается к читателю во вступлении, беседует с ним в ходе повествования, морализирует в концовке. Но эта «лирическая» приправа к «физиологическому» анализу темы обычно недвусмысленно тенденциозна и используется автором для злободневных намеков, сатирических выводов и т. п.
Особенно важна роль лирико-сатирических отступлений и связок в «многотипных» физиологиях, претендующих на широкие памфлетные обобщения. Мы уже могли наблюдать, как подошел к этой задаче Бальзак в своей антиорлеанистской «Физиологии чиновника». Не менее любопытный пример в этом смысле представляет собой «Физиология мошенника» Филипона.
Физиология Филипона своеобразна. Автор сознательно отказывается в ней от традиционного способа нравоописательной характеристики ради острой, обобщающей публицистической аргументации. В его брошюрке не найдешь фигур, сделанных в манере бальзаковского рантье или привратницы Джемса Руссо. По словам Филипона, наружность мошенника (floueur) незначительна и обычна: «голова овальная, цвет лица обыкновенный, нос умеренный, рот средний, подбородок круглый, особых примет — нет». Но тем сложнее и ответственнее, в глазах республиканского журналиста, «общественная» характеристика многоликой армии мошенников, захватившей в свое владение орлеанистскую Францию, которую он отдает весь свой публицистический темперамент.
Поэтика авторской речи «карманной физиологии» Филипона воскрешает традиции его газетной прозы 30-х годов. Смелая игра слов, веселые каламбуры, едкая идиоматика, пародийное использование «ученой» терминологии, гротескные метафоры наводняют, но не перегружают «Физиологию мошенника», усиливают, а не снижают ее сатирический баланс.
Идея филипоновских разоблачений прослеживается легко и выразительно. Орлеанистская Франция заражена мошенничеством и шарлатанизмом. Эпидемия идет сверху, от короля, министра, банкира и распространяется во всех слоях буржуазного общества. Лаконические портреты-типы шарлатанов-правителей и их сателлитов, шайки грязных дельцов, разоряющих нацию, набросаны в очерке-физиологии Филипона, несмотря на противоцензурную маскировку, с необыкновенной четкостью реалистических контуров.
225
«Принц. Обманывает всех: друзей и врагов; втихомолку толкает их к заговорам и революциям, чтобы самому пробраться к трону. Заранее готов предать их при неудаче и забыть в случае успеха.
Министр. Обогащается с помощью биржевых спекуляций или поставки оружия врагам своего отечества.
Посол. Жертвует интересами своей страны ради личной выгоды.
Избиратель. Торгует своим голосом, чтобы получить в собственность проселочную дорогу или орденскую ленту» 39 и т. д.
Искусство острой злободневной шутки-обличения сознательно культивировалось мастерами «карманной физиологии». Рабле, Вольтер, Поль-Луи Курье, Беранже, Корменен постоянно упоминаются на страницах физиологии как учителя и предшественники. Слышится непрестанная перекличка с макэриадой и с «Шаривари». В 1841 году появилась специальная «Физиология каламбура» 40, своеобразная антология политических острот и сатирических афоризмов, приписываемых ее автором Луи Денуайе, Альтарошу, Бальзаку, Таксилю Делору, Альберику Секону, Эжену Бриффо, Альфонсу Карру, Альберу Клеру, Арну Фреми, Леону Гозлану и многим другим литераторам и политическим деятелям тех лет. Некоторые из этих острот, направленные против Гизо, Тьера, Палаты, министерств, обличающие полицейские расправы с забастовками и народными волнениями 1840 г., имели, несмотря на их легкую, шутливую форму, немалое антиправительственное значение.
Белинский не даром высоко оценивал характерное для французской «карманной физиологии» сочетание правдивого изображения национальной жизни с легкостью, игривостью и остроумием. В гнетущей обстановке начала 40-х годов иллюстрированные «физиологические» брошюрки оставались, наряду с песнями Беранже, одним из немногих видов сатирической литературы французской демократии, сохранявшей свежесть и блеск народного юмора.
«Не находите ли вы, что физиология — это самая бурлескная вещь нашей «знаменитой» эпохи?» - писал Шарль Маршаль. Авторы «карманных физиологии» ведут свой рассказ, словно приплясывая, словно дразня и своих персонажей и правительство и ближайшего жандарма, всем натягивая нос и все время подмигивая читателю. Они любят вдоволь пошутить над своим героем, но боятся поставить его в нелепое положение, хохочут над ним и заставляют хохотать читателя.
39 Physiologic du Floueur par Ch. Phillipon. P., Aubert1842. «Les Floueurs politiques
40 Physiologic du Calembour par un Nain Connu. P., R. Bocquet, 1841.
226
Этот смех бывает добродушным, благожелательным, когда речь идет о парижской бедноте, о гризетках, ремесленниках, студентах, завсегдатаях карнавалов и балов Мюзара. Луи Юар в «Физиологии гризетки» полон симпатии и сочувствия к своей героине — представительнице «самого очаровательного класса среди всего женского населения французского королевства». Он менее серьезен и систематичен в выполнении своей «физиологической», т. е. социально-бытописательной задачи, чем анонимный автор «Физиологии работницы магазина», но зато несравненно более весел и по-беранжеровски жизнерадостен. Юар подсмеивается над безграмотной орфографией и грубоватым жаргоном гризетки, над ее страстью к романам Поль де Кока, к апельсинам, каштанам и белокурым усикам молодых повес. Он рассказывает о ее веселых приключениях на вечеринках и маскарадах. Целая главка посвящена здесь теме: «Влияние розовой шляпки и зонтика на судьбу гризетки». Но, вместе с тем, очеркист-демократ не забывает о социальной стороне вопроса. Не оставляя своего шутливого тона, между взрывами хохота он успевает рассказать читателю о том, как незаслуженно презирают маленькую швею богатая буржуазка и знатная дама, как выжимает из нее соки хозяин, как бесправна женщина-труженица во Франции.
«Гризетками, — говорит автор, — становятся несчастные молодые девушки, которым природа отказала в удовольствии овладеть профессией пожарника, портного, депутата, министра или барабанщика национальной гвардии» 41.
Излюбленным юмористическим персонажем «карманных физиологии» был развеселый гуляка, неистощимый балагур, забияка, лукавец, танцор, повеса и выпивоха «le Grand Chicard» (chicard — труднопереводимый арготизм, близкий к выражениям «шикарный тип», «пижон», в данном случае скорее означает «свой парень». Популярная маска народных парижских карнавалов того времени. Непременный костюм: высокие сапоги, облегающая сорочка, каска с перьями). Шарль Маршаль в своей «Физиологии Шикара» (1841), заботливо украшенной рисунками Домье, Гаварни, Травьеса и Монье, уверяет, что его «герой» — «тип гениальный» и «неотразимый». Это потомок легендарных жонглеров, акробатов и вагантов давних времен и живой тип современности — дерзкий, находчивый, жизнерадостный народный антипод Жозефа Прюдома.
Но в других случаях смех «физиологистов» звучит весьма едко. Он безжалостно позорит «героя» и воплощенный в нем общественный «тип».
Обратимся к одному из самых шутливых и самых злых выпусков «карманной» серии Обера — «Физиология солдата» Эмиля Марко де Сент-Илера.
О позорной роли французской армии при Луи-Филиппе, когда она была превращена в своего рода жандармерию, использовалась правительством для борьбы против народно-освободительных движений, с суровым и дерзким осуждением в своем «Люсьене Левене» писал Стендаль.
41 Physioloqie de la grisette, par Louis Huart, 65 vignettes de Gavarni, P., Aubert, гл. IV.
227
Э. Марко де Сент-Илер (псевдоним журналиста Эмиля Марко) показывает бесславное положение армии «бурлескными» средствами «карманной физиологии».
Вот вводная главка, характерная для стиля всей его книжечки: «Знаменитый певец «Мучеников» (т. е. Шатобриан. - Т. Я.) сказал: «Франция — громадное гнездо солдат». Это великолепная метафора объясняет почему в нашей армии собрано такое множество птиц всех языков и оперений. Полк, составленный из овернцев, нормандцев, бургундцев, гасконцев, пикардийцев, фламандцев и т. д., представляет собой подобие Вавилонской башни, ничто не объединяет этих людей, кроме красных штанов, синих кителей и ранцев за плечами, которые делают их похожими друг на друга.
Великая солдатская семья состоит из трех основных разновидностей: Жан-Жана, Турлуру и бравого Солдата (Troupier). Кроме того, между первой и второй разновидностями есть промежуточный тип, который называется Пиу-Пиу... Пиу-Пиу, как можно судить уже по благозвучию этого имени — относится к Жан-Жану и к Турлуру так, как в музыке полутон к предыдущему и последующему тонам гаммы... Пиу-Пиу — это только диез Жан-Жана и бемоль Турлуру» и т. д. 42
Затем следует, в соответствии с правилами физиологического очерка, характеристика каждого из этих типов, вооруженная комическими ссылками на Бюффона и острой насмешкой.
Жан-Жан в армии, это то же, что куколка бабочки, т. е. — новобранец. В 20 лет его увели из мастерской городского предместья, оторвали от плуга или какого-нибудь другого полезного занятия, чтобы сделать солдатом. Лукаво, остроумно и едко описывает автор судьбу простого французского парня, призванного в армию, его тоску по дому и первые наивные восторги перед чудесами Парижа, а потом бесконечные месяцы нудной казарменной жизни, бессмысленной муштры, отупляющего бездействия.
Постепенно Жан-Жан переходит в разряд Турлуру и «Troupier», приобретает все привычки заправского солдата орлеанистской Франции — бездельника, болтуна, пьяницы, вора и Дон-Жуана.
Веселый смех и игривые шутки не мешали лучшим из «карманных физиологии» активно выполнять важную задачу социально-политической критики. Именно так оценивали жанр физиологии передовые люди французской литературы тех лет. Очень характерным в этом смысле было обращение к физиологическому очерку у Клода Тийе.
Талантливый литератор-демократ Клод Тийе (1801—1844), автор лучшего из юмористических романов 40-х годов «Мой дядя Бенжамен», произведения подлинно народного и национального по идее и форме и любопытнейшей беллетризированной утопии «Бель-Плант и Корнелиус», с первых дней существования Июльской монархии взял под обстрел правительство финансовой аристократии как журналист провинциальной газеты и выдающийся мастер политического памфлета.
42 Physiologie du Troupier par Emile Marco de Saint-Hilaire. P., Aubert, 1841.
228
Продолжая традицию простого, реалистического стиля Поля-Луи Курье, Клод Тийе самоотверженно и страстно, не взирая на преследования цензуры, боролся с позиций мелкобуржуазной республиканской демократии против ненавистного широким массам режима Луи-Филиппа. Лучшие памфлеты Клода Тийе: «Каким образом я хотел бы продаться г-ну Дюпэну», «Доходы герцога Немурского», «Г-н де Ратисбонн, или коммивояжер пресвятой девы», «Нет, Июльской революции не было» и др. были написаны им в начале 40-х годов и впервые опубликованы отдельным изданием в 1846 г. в Невере.
Сознательно замалчиваемая реакционной критикой блестящая антиправительственная публицистика Клода Тийе получила известность в широких демократических кругах Франции только благодаря стараниям писателя-республиканца Феликса Пиа, способствовавшего ее изданию.
Среди памфлетов Клода Тийе 40-х годов два названы автором «физиологиями»: «Физиология избирателя маленького городка» (1841) и «Физиология профессора риторики» (1842). Обе физиологии представляют собой острую сатиру на орлеанистскую буржуазию. В первой — остроумно и едко высмеяны чванство и верноподданнические чувства провинциального цензового мещанства; во второй — показана пошлая ограниченность, политическая косность и презрение к народу, свойственные провинциальной буржуазной интеллигенции 43. «Физиологические» признаки очерков-памфлетов Клода Тийе заключались в тенденции к «монографической» характеристике образа и к его социальной типизации, а также в комически трактованных анималистических параллелях. Однако в целом, физиологии Тийе мало отличались от его памфлетов. Сближение обоих жанров в творчестве выдающегося литератора французской демократии 1840-х годов свидетельствовало о высокой оценке им социально-педагогических возможностей физиологического очерка.
43 См. «Physiologie de 1'Electeur de petite ville», «Physiologic du Professeur de rheto-rique» в кн. С. Т i 1 1 i е г. Pamphlets (1840—1844). Р., 1906.
229