Крупнейший памятник очерковой сатиры 1830—1840-х годов «Сто один Робер Макэр» и его роль в развитии передовой французской физиологии
Французский физиологический очерк 1840-х годов тесно связан с традицией современной реалистической сатиры. Крупнейшим национальным памятником сатирического искусства этого периода являлся замечательный сборник Домье-Филипона «Сто один Робер Макэр» 1.
Фигура Робера Макэра впервые появилась во французской литературе еще в 1823 году в посредственной мелодраме трех малоизвестных авторов: Бенжамена (Антье), Сент-Амана (Арман Лакост) и Полианта (Александр Шаппонье) — «Постоялый двор Адре». Однако подлинное рождение Робера Макэра, как самого популярного персонажа французской демократической сатиры времен Луи-Филиппа, относится только к 1834 году.
Дата эта не случайна. Вторая лионская трагедия и кровавый разгром апрельского восстания в Париже вызвали глубокую реакцию со стороны лучших представителей прогрессивной культуры Франции. Наиболее смелым ответом на эти события в изобразительном искусстве была литография Домье «Улица Транснонен», в литературе — альманах «Революционный Париж», в театре пьеса Леметра — «Робер Макэр».
26 июня 1834 г. замечательный французский актер-демократ Фредерик Леметр впервые появился на сцене театра Фоли Драматик в роли Робера Макэра. По его смелой инициативе и при его содействии была создана как сюжетное продолжение мелодрамы «Постоялый двор Адре» совершенно новая социальная комедия-сатира под названием «Робер Макэр», а заглавный персонаж из традиционного мелодраматического злодея превращен в яркий реалистический образ, разоблачавший циническую мораль и общественные преступления правящего класса.
1 Les cent et un Robert Macaire, composes et dessines par H. Daumier sur les idees et les legendes de Ch. Philipon. Texte par Maurice Alhoy et Louis Huart. P., Aubert, 1840.
182
Актер-реалист Леметр добился громадного успеха. Глубокое социально-историческое насыщение роли, тщательно продуманный внешний облик Робера Макэра помогли плебейской публике театров парижских бульваров сразу же признать в нем героя своего времени, «рыцаря промышленности», сатирический тип хозяина жизни — финансовой аристократии. Все 200 спектаклей пьесы, состоявшиеся в 1834—35 гг. до момента ее запрещения властями, сопровождались восторженными овациями недовольной правительством публики, составлявшей большинство зрительного зала.
Робер Макэр и его неразлучный друг Бертран принесли на сцену циническую мораль буржуа-спекулянта, реальные факты узаконенного июльским правительством финансового бандитизма. Буржуазная реакция, не смевшая прогнать из театра этот страшный социальный памфлет в условиях рабочих и республиканских восстаний начала 30-х годов, всячески пыталась нивелировать опасную власть Робера Макэра над зрителем, обвиняя комедию Леметра в потакании низменным инстинктам толпы, в безыдейном цинизме, как тогда говорили, — «пуффизме». Однако один из тартюфов буржуазной критики 30-х годов допустил в своих нападках на пьесу о Робере Макэре непростительное с точки зрения интересов своего лагеря признание, вскрывающее подлинную социальную сущность героя Леметра: «Один только Робер Макэр полностью стал типом буржуазного общества. Этому мошеннику, этому убийце поручено представительствовать буржуазию».
Этот тезис подхватили широкие круги оппозиции. Даже весьма умеренный литератор Арсен Уссей позволил себе сказать: «Робер Макэр — это безжалостный памфлет, разоблачающий сердца... Это вы, это я, это даже король» 2.
Леметр оправдал этот намек на политическое обобщение образа, сыграв последний перед запрещением спектакль «Робера Макэра», загримировавшись Луи-Филиппом. Не только газеты Филипона, но и другие органы левореспубликанской прессы, в частности, «Трибюн» всеми средствами поддерживали идею Леметра, подчеркивая сходство между «королем плутов» и «королем французов».
Цензурные репрессии 1835 г. сделали невозможными дальнейшие представления пьесы Леметра, но они были бессильны перед живым социально-историческим значением созданного им образа.
2 В советском литературоведении вопрос о сценической истории Робера Макэра впервые разработан в ценной статье Ю. И. Данилина — «Робер Макэр», опубликованной в журнале «Театр» (1939, № 9). См. также главу Ю. И. Данилина «Литература Июльской революции» в кн.: «История французской литературы», т. II, М. 1956. Приведенные выше цитаты заимствованы из этих работ.
183
Жизнь Робера Макэра продолжалась во многих перевоплощениях; многочисленные, часто безвестные но, безусловно, оппозиционно настроенные к «династии Ротшильдов» авторы посылают Робера и Бертрана на небо устраивать там новые финансовые аферы, спускают их в ад с антирелигиозными целями. У Робера Макэра появляются наследники и последователи (пьесы: «Сын Робера Макэра», «Дочь Робера Макэра», «Кузен Робера Макэра» и т. д.), его заставляют писать мемуары и т. п.
Робером Макэром занимались в 1830—1840-е годы все виды искусства: драматургия, проза, поэзия, графика. Он проник и в «большую» литературу. Современники находили следы «макэризма», словечка, ставшего нарицательным, в доне Сезаре де Базан из «Рюи Блаза» Гюго. Бальзак откровенно использовал черты Робера Макэра в своих пьесах — «Вотрен», «Меркаде» и др. Тема макэриады использовалась во французском искусстве и гораздо позже. О Робере Макэре упоминает Гюго в «Возмездии» и Жюль Валлес в «Жаке Вентра». В 1882 г. выходят новые «Мемуары Робера Макэра» и т. д. Как сообщает Жорж Садуль в последнем десятилетии XIX в. или в первом десятилетии XX в. во Франции известным кинорежиссером и кинопредпринимателем Мельесом был сделан фильм под названием «Робер Макэр и Бертран» 3.
Обличительная идея, положенная в основу этого образа, питала революционные настроения народа. Один из французских авторов рассказывает такой эпизод. В 1847 г. в Париже хоронили какого-то министра. За катафалком шла вся правительственная клика. Из возбужденной, агрессивно настроенной толпы раздался возглас: «Сколько Макэров!», вызвавший всеобщее одобрение.
Основным достоинством образа Робера Макэра, завоевавшим ему в свое время всенародную популярность, уже у Леметра являлась тенденция к широкой общественной типизации. Эта тенденция в той или иной степени свойственна большинству обработок темы макэризма во французском искусстве Июльской монархии. Правда, иногда попытки типизации разбойничьей морали и преступного опыта Робера Макэра носят наивно-дидактический характер. Но в других случаях авторам удавалось добиться значительных успехов. Это следует сказать, например, об анонимной книжке 1841 года «Робер Макэр», написанной в виде мемуаров знаменитого «рыцаря промышленности» 4.
Мемуары Робера Макэра, занимающие том в 306 страниц, по литературному оформлению близки к традициям плутовского романа и авантюрно-бытовой прозы XVIII столетия. Неизвестного автора занимает преимущественно криминальная сторона биографии героя, разработанная в книге с большими подробностями.
3 См. Ж. Садуль. История киноискусства, М., 1957, стр. 63.
4 Robert Macaire. Illustrations de Henri Emy, 2-e edition. P., Jules Laisne, editeur, 1841.
184
Место приключений Робера Макэра — почти вся Франция. Исторические рамки: Реставрации и Июльская монархия. В книге упоминаются исторические события: иностранная интервенция. Вернувшая на французский трон Бурбонов, Июльская революция и приход к власти «Хартии зонтика» (Намек на увековеченный карикатурой тех лет зонтик Луи-Филиппа, который король брал с собой, выходя на улицу, чтобы придать себе более буржуазный и «демократический» вид). В то же время автор настойчиво подчеркивает «эпохальное» значение фигуры Робера Макэра. Герой книги много раз сам называет себя «символом века узурпации», «признанным главой многочисленной секты», «королем разума, примененного к промышленности»; свои записки он считает «прекрасным наставлением для молодежи», «гидом спекулянтов», собирается стать «основателем новой королевской династии». «Я вездесущ», — заявляет в конце своих мемуаров Робер Макэр. «Если вы не знаете меня после всех моих разъяснении — это не моя вина» 5.
Однако несмотря на острые политические намеки и попытки декларативных обобщений, свойственные этой книге, Робер Макэр издания Ленэ прежде всего жулик, убийца, авантюрист, грабитель, то есть, как и в первоначальной мелодраме 1823 года, просто злодей, возможный в различные эпохи. Только в конце жизни он становится основателем акционерного общества и представителем ряда других профессий, типичных для орлеанской Франции. Образ сатирического героя не развернут здесь ни в общественном, ни в морально-психологическом плане до масштабов подлинной реалистической типичности.
Следует учесть, что данная книга появилась после опубликования работы Домье — Филипона и, по-видимому, немало заимствует из «Ста одного Робера Макэра». Сопоставление более умеренного издания Жюля Ленэ со сборником Обера интересно для выяснения своеобразия трактовки темы демократическими очеркистами.
Наиболее талантливое, смелое, творчески самостоятельное развитие образ Робера Макэра получил в интерпретации левореспубликанской группы Филипона. Как мы уже знаем, в 1834—1835 гг. маска героя Леметра использовалась художниками «сатирической семьи» для острых политических карикатур. Они напяливали ставший символическим костюм Робера Макэра то на одного из самых реакционных министров Июльской монархии — Тьера, то на самого «короля-буржуа». Домье в литографии «Все мы честные люди, обнимемся», изобразил Луи-Филиппа, обнимающего Робера Макэра. Во время этого дружеского объятия король срезает у «рыцаря промышленности» часы, а тот вытаскивает у Луи-Филиппа бумажник. Вокруг происходят такие же сцены между министрами и другими представителями власти.
5 Robert Macaire, P., J. Laisne, 1841, р. 304.
185
На другой карикатуре Домье вывел самого Луи-Филиппа под видом Робера Макэра, который с помощью крупных банкнотов и министерских портфелей выманивает из «политического курятника» наивных индюшат, чтобы перерезать им горло, когда это будет ему выгодно.
После 1835 г. Робер Макэр со своим другом Бертраном снова возвращается на страницы «Шаривари», но уже в качестве персонажа социально-бытовой сатиры. Помимо мелких очерков, фельетонов и рисунков на эту тему в период с августа 1836 г. по ноябрь 1838 г. «Шаривари» опубликовал 100 блестящих листовых литографий Домье под общим названием «Caricaturana» или «Les Robert Macaires». (В 1840—1842 гг. Домье продолжил эту серию, добавив к ней еще 20 литографий. Однако вторая серия «Карикатураны» в «Шаривари» была значительно бледнее первой).
Газетная «Карикатурана» Домье пользовалась невиданным успехом. Подписчики требовали увеличения формата «Шаривари», желая получать литографии большего размера. Еще до окончания серии она выходила по частям в виде небольших альбомов и впоследствии не раз переиздавалась целиком.
Домье тщательно воспроизводил внешний облик персонажа, созданного Леметром — потрепанный костюм с остатками претензий на дешевый шик, черная повязка на одном глазу, самоуверенные и наглые манеры, — а также повторял отдельные эпизоды комедии. Это, несомненно, на первых порах служило приманкой для многочисленных поклонников запрещенной пьесы. Однако вскоре обнаружилось, что карикатурная серия «Шаривари» достойна самостоятельного внимания, как произведение глубоко талантливое по исполнению и чрезвычайно широкое по идейному замыслу.
Жанр серии — периодически появлявшиеся карикатуры с одним главным героем — позволил Домье гораздо шире, чем это было возможно в условиях театральной сцены, развернуть сеть приключений знаменитого рыцаря плутни. 100 литографий «Карикатураны» воспроизводили столько же «превращений» Робера Макэра, испробовавшего все занятия и все профессии, ведущие к обогащению. «Легенды», т. е. пояснительные подписи к рисункам Домье, с блестящим остроумием выполненные Филипоном, еще больше подчеркивали антибуржуазную тенденцию серии.
В 1840 году издательство Обера выпустило новый вариант «Карикатураны» со значительно расширенным текстом, получивший название — «Сто один Робер Макэр».
Каждый из рисунков Домье сопровождался теперь кроме краткой подписи Филипона специальным очерком, написанным на ту же тему. Авторами очерков были известные литераторы демократической оппозиции, сотрудники «Шаривари» Морис Алуа и Луи Юар.
Уникальный среди французской робермакэриады по широте обобщающего замысла и силе антибуржуазной сатиры двухтомник Обера полностью отметает уголовно-приключенческую и мелодраматическую традицию в разработке темы. Художника-демократа Домье и крупнейшего деятеля республиканской сатирической журналистики Филипона, являвшихся идейными вдохновителями издания, в полюбившемся народу сатирическом персонаже привлекала прежде всего возможность обличения антинародного господства финансовой аристократии.
186
Уже первый очерк сборника вводит в сферу типического, связанного с образом Робера Макэра и с главной идеей книги. После бегства из лионской тюрьмы два знаменитых друга Робер Макэр и Бертран попадают в известную французскому читателю еще по пьесе 1823 года харчевню Адре. Но там с ними происходят новые инциденты. Никакой мелодраматической путаницы, никаких кровавых преступлений, узнаваний, семейных драм и сентиментальных излияний. Пообедав, друзья не знают как расплатиться с хозяином. Первая идея, возникшая у Робера Макэра, заключалась в том, чтобы оставить Бертрана в залог трактирщику и улизнуть самому. Но Бертран «нашел это предложение непарламентским и отклонил его всей силой своих легких», предлагая оставить вместо себя свой старый зонтик. Однако после «зрелого исследования названного движимого имущества» «ассамблея» установила его чрезмерную дряхлость и вынуждена была отказаться от мысли Бертрана. Обсудив ряд других столь же неудобоосуществимых проектов, друзья почувствовали некоторую растерянность. Как вдруг Робер Макэр, «приняв важную позу и просунув большой палец между жилетом и сорочкой... бросил в лицо своему спутнику эти достопамятные слова: «Слушай, Бертран, у нас нет фондов, потому что у нас нет кассы... Я обожаю промышленность... Если ты хочешь, мы создадим банк, настоящий банк! Капитал — сто миллионов миллионов, сто миллиардов миллиардов акций! Мы превзойдем французский банк, мы превзойдем всех банкиров и всех шарлатанов, мы превзойдем всех на свете!».
Бертран возразил с сомнением: «Да, но как же жандармы?» — «До чего ты глуп, — ответил Макэр, — разве кто-нибудь может арестовать миллионера?»
Идея о ненаказуемости финансовых преступлений во «Франции биржевых дельцов», о полновластном господстве финансового бандитизма во всех сферах политической, хозяйственной, культурной и нравственной жизни буржуазного общества 1840-х годов остается центральной и для последующих ста эпизодов сборника.
Робер Макэр с помощью Бертрана после аферы с банком занимается ростовщичеством, является основателем грандиозного акционерного общества по разработке несуществующих каменноугольных копей, орудует в качестве биржевого агента, коммивояжера, спекулянта, домовладельца и т. д. и т. п., всегда обманывая, обирая доверившихся ему простаков, наживаясь и обогащаясь за их счет.
Разоблачение мошеннической деятельности Робера Макэра используется авторами с более широкими целями, чем характеристика одного персонажа. Через Макэра, по их замыслу, должна раскрыться мерзость всей государственной и экономической системы современной буржуазной Франции, вся циническая пошлость и корыстная зараженность морали собственника.
157
Луи Юар в очерке «Робер Макэр — собственник» пишет: «Собственник!... вот титул, который звучит приятно для уха! Собственник! Это слово имеет семнадцать слогов в произношении буржуа, который впервые приобрел дом. Он больше гордится тем, что он француз, любуясь своим домом, чем созерцая Вандомскую колонну». Затем Юар рассказывает, как безжалостен Робер Макэр в роли домохозяина. Он бесчеловечно выбрасывает в любую пору года на улицу бедных жильцов, нарушающих сроки платежа. «В своем Национальном календаре, — говорит Юар, — Макэр произвел ряд самостоятельных изменений: он уничтожил все большие праздники Конкордата и заменил их датами: 15 января, 15 апреля, 15 июля и 15 октября. Эти четыре срока квартальных платежей, по мнению домовладельца Макэра, являются единственными подлинно-национальными праздниками, достойными того, чтобы их отмечали французские собственники».
Так, тонко индивидуализированный образ сатирического героя сознательно смешивается и отождествляется авторами оберовской серии со всем классом, который он представляет. Сочетание яркой индивидуализации главных персонажей — Макэра и Бертрана, подчеркнутой блестящими по богатству и выразительности мимики, жеста, позы карикатурами Домье, с постоянным стремлением к широким социально-историческим обобщениям является основой всего сборника Обера и повторяется во всех его эпизодах, разоблачая проникновение спекулятивного принципа, позорной «денежной» морали во все сферы деятельности буржуазии, во все поры капиталистического общества.
Цикл эпизодов, связанных с состоянием современной юриспруденции,. где Робер Макэр выступает то в роли судьи, адвоката, присяжного, то в положении подсудимого, беспощадно демонстрирует продажность французского буржуазного суда, карающего мелких воров — нищих и оправдывающего крупных хищников — роберов макэров («Робер Макэр — адвокат», «Робер Макэр — поверенный», «Робер Макэр — обвиняемый» и т.д.).
Остроумно, едко и весело высмеивают очеркисты Обера шарлатанство современных врачей-спекулянтов («Робер Макэр — дантист», «Робер Макэр — окулист», «Робер Макэр — фармацевт», «Робер Макэр — магнетизер», «Робер Макэр — гомеопат» и др.).
Большое количество эпизодов-очерков посвящено Роберу Макэру — «деятелю культуры». Робер Макэр наводнил Париж газетами всех цветов и оттенков: белыми, желтыми, розовыми и цвета зеленых яблок. Он равно наживается как книгоиздатель на распространении библии и букваря. Избрав «промысел» драматического автора, он скупает рукописи у талантливой безденежной молодежи и наживается на постановке чужих пьес. Он захватывает в свои лапы воспитание и образование молодежи и т. п.
188
(«Робер Макэр — журналист», «Робер Макэр эксплуатирует газеты», «Робер Макэр — политический редактор», «Робер Макэр — драматург», «Робер Макэр — книгоиздатель», «Робер Макэр — хозяин пансиона» и т.д.).
Желая показать официальный, государственный размах распространения макэризма во Франции Луи-Филиппа, авторы сборника постоянно подчеркивают «патриотизм» «рыцаря промышленности», преступника и спекулянта Робера Макэра и его «либерально-реформистские», но неизменно направленные только к наполнению собственных карманов планы.
Ничем кроме «голого интереса» и бессердечного «чистогана» не руководствуется Макэр в вопросах морали и семейных отношений. Он «доходит до последних степеней в эксплуатации любви», даря любимой девушке взамен принесенных ею на алтарь любви золотых и бриллиантовых вещей — прядь своих волос и «самоцветы» своего характера. Он эксплуатирует брак, внедряя во французские «национальные нравы» «теорию мадагаскаризма», т. е. торговли женами; он эксплуатирует отцовство, обирая родного сына, получившего в свое время «национальное воспитание» в приюте для сирот и забытого отцом; он эксплуатирует родственные отношения, охотясь за наследством тетушек и дядюшек; он спекулирует на приданом внучки, грабит ее жениха и т. п. («Робер Макэр — влюбленный», «Робер Макэр — мадагаскарец», «Робер Макэр — отец», «Робер Макэр — племянник», «Робер Макэр — самоубийца», «Робер Макэр эксплуатирует любовь» и т. д.).
Его приятельские отношения с Бертраном — цепь бессовестных предательств, потому что Макэр прежде всего «эксплуатирует дружбу». Робер Макэр продает Бертрана в рекруты; он очищает его кармана под тем предлогом, что когда-нибудь разделит с ним миллион. Найдя Бертрана в тюрьме, Макэр-адвокат берет у него за защиту в суде последние сапоги: став графом, он прогоняет нищего Бертрана, выслав ему со слугой 2 су и т. д. («Робер Макэр, эксплуатирующий дружбу», «Бертран — извозчик», «Робер Макэр — агент по рекрутскому набору», «Робер Макэр — филантроп» и др.).
Авторы используют взаимоотношения Макэра с Бертраном для показа социальной морали своего героя. Робер неизменно грабит своего верного друга, так как считает его человеком низшего класса, лишенным потребностей, в то время как сам он «нуждается в слугах, любовницах и лошадях». Когда Бертран, работавший извозчиком, случайно встретив разбогатевшего Макэра, протянул руку за платой, его «знаменитый друг» позвал жандармов и заявил, что негодяй кучер оскорбил биржевика и т. п.
(«Бертран — извозчик»).
В очерках: «Робер Макэр — кандидат в депутаты», «Робер Макэр администратор» и др. соавторы серии Обера разоблачают грязную избирательную машину буржуазной демократии, коррупцию государственного аппарата.
189
«После девушек-невест и эпитафий на кладбище Пер-Лашез, — говорит Юар в первом из названных эпизодов, я не знаю никого более украшенного добродетелями, чем кандидат в депутаты». Затем, с помощью многих острых и злых примеров, автор разоблачает систему предвыборной саморекламы и продажности депутатов, всю грязь буржуазной избирательной машины, ловко использованной Робером Макэром.
Робер Макэр иногда попадает впросак. Однако в целом его систем? имеет громадный успех, толпа впрягается на улице в его экипаж, как в колесницу победителя; он имеет учеников и последователей, становится «профессором промышленности» («Триумф Робера Макэра», «Робер Макэр и его ученики», «Робер Макэр — профессор промышленности»). Макэр жалуется на то, что учеников у него становится слишком много, они конкурируют с ним во всех профессиях, они «наступают ему на пятки». Буржуазная Франция живет по системе Макэра — таков итог сатирической эпопеи Домье-Филипона. Итог исторически правильный.
Не выходя за границы сатирических образов и ситуаций, неизменно пользуясь оружием смеха, авторы «Ста одного Робера Макэра» умело подводят читателя к пониманию глубокой обличительной серьезности и революционизирующего значения выведенных образов. В 85-м эпизоде серии оба друга изображены в пассаже Веро-Дода. Они с деланным возмущением рассматривают литографии макэриады, выставленные в витринах магазина Обера.
«Это отвратительный поклеп на общество, — рисуясь перед окружающей публикой, кричит Макэр. — Эти люди угрожают социальному, порядку, они разрушают все, они ввергнут нас в хаос! Карандаш убьет национальную промышленность!».
А дальше мы видим знаменитого «рыцаря промышленности» в мастерской Домье. Робер Макэр явился сюда инкогнито. Сначала он пытается шантажировать художника, обвиняя его в клевете на таких честных людей,, как Макэр и Бертран. Но затем открыто предлагает свои услуги в качестве комиссионера по распространению серии, так как считает ее «верной картиной современной эпохи», «замечательной портретной галереей всех плутов и подлецов», заполняющих сферы политики, юриспруденции, коммерции, финансов, которой обеспечен громадный успех у читателей («Робер Макэр в гостях у Домье»).
Очерки Юара и Алуа — бытовые сценки-миниатюры, рисующие отдельные эпизоды «карьеры» знаменитой сатирической пары, формально стоят вне жанровых норм физиологии. Однако сочетание всех качеств рисунка6 и текста, а также общая идея оберовского издания позволяют расценивать его как своеобразную «физиологическую» энциклопедию и блестящий памфлет на господство финансовой аристократии.
6 О необычайной типичности и смысловой значительности, которые Домье вкладывал в изображение поз и лиц героев макэриады, недавно писал английский искусствовед Д. Блэнд. (См. David Bland. A History of Book illustration. The Illuminated Manuscript and the Printed Book. London. 1958, p. 285).
190
Громадное влияние сборника Обера на современную физиологическую очеркистику несомненно.
Имена Робера Макэра и Бертрана, а также тематические мотивы оберовской макэриады бесконечное число раз повторяются на страницах «карманных физиологии» и физиологических альманахов 40-х годов. Роберу Макэру посвящено несколько специальных физиологических выпусков7. Эти физиологии не стоят на уровне своего знаменитого образца. Первая из них чрезвычайно изящно издана и написана в стихах. Она состоит из таких глав: «XXI заповедь Робера Макэр, или его советы сыну», «Сын Робера Макэра — плут-чудовище», «Дочь Робера Макэра», «Робер Макэр в высшем свете», «Робер Макэр — архитектор в аду», «Молитва о Робере Макэре» и т. д. Неизвестный автор трактует тему в шутовской, чисто развлекательной манере.
Джеме Руссо — один из ведущих французских «физиологистов» начала 40-х годов. Его цель — прежде всего социальная типизация, изображение Робера Макэра как воплощения современной, «рассудочной, эгоистической, корыстной, лживой, хищной и... хвастливой эпохи».
«Наш век, — заявляет Руссо, — это век Робера Макэра». Главки этой физиологии по названию и тематике повторяют многие очерки серии Оберэ («Робер Макэр — адвокат», «Робер Макэр — драматург», «Робер Макэр — нотариус», «Робер Макэр — журналист», «Робер Макэр — филантроп», «Робер Макэр — врач», «Робер Макэр — ростовщик», «Робер Макэр — гомеопат» и т. п.). Автор «карманной физиологии» иногда вводит и новые мотивы («Робер Макэр — поляк», «Робер Макэр — савояр» и др.).
Однако в целом физиология Джемса Руссо и беднее и скучнее оберовской серии. Помещенные здесь мелкие рисунки и виньетки Домье остроумны и выразительны, но выполнены небрежно без вдохновения и блеска.
Но роль оберовской макэриады в судьбах физиологического очерка и, более того, в судьбах французской демократической сатиры 40-х годов намного шире простого тематического влияния. В связи с Робером Макэром возникает проблема сатирического героя и его места в системе образов критического реализма.
Эта проблема родилась уже на страницах «Шаривари» в 1836—1838 гг. Газета Филипона переживала тогда период творческой растерянности. Художники и литераторы «оркестра Филипона», опытные мастера политической сатиры, глубоко уязвленные трагедией разгрома революционных сил Франции, обезоруженные беспощадными тисками фиска и цензуры, напряженно искали новых форм и новых образцов обличительного искусства.
7 См., напр., Physiologic du Macaire des Macaires a l'usage de son illustre et herolque tils, par Moi, P., Dupin, 1842; Physiologic du Robert Macaire, par James Коusseau. Illustrations de H. Daumier. P., Laisne, 1842.
197
Обстоятельства направляли сатириков-демократов к теме изображения будничного буржуазного быта, угрожавшей сюжетной серостью и идейным измельчанием. Эта угроза воплощалась в фактах. Во второй половине 30-х годов прежде блестящее остроумие «Шаривари» начинает явно беднеть в тексте и карикатуре. Благодаря своей тематической незначительности и монотонности становятся менее интересными очаровательные по рисунку бытописательные литографии Гаварни. Даже Домье, великолепный в революционной карикатуре первого пятилетия Июльской монархии, перейдя к веренице сцен «Школы плаванья», «Семейных радостей буржуа» и т. п., однообразно демонстрирующих физическое уродство и нравственную пошлость парижского мещанина, утомляет, а подчас и разочаровывает.
С серией «Робер Макэры», воплотившей в блестящих карикатурах Домье и памфлетных филипоновских «легендах» народную ненависть к антинациональному, разбойничьему правлению финансовой аристократии, на страницы «Шаривари» вернулось высокое искусство гражданственной общественно-преобразующей сатиры; бытовая тема приобрела напряженное социально-обличительное содержание.
Макэриада Домье-Филипона и особенно ее полный текст — двухтомник Обера 1840 года означала также окончательное торжество художественного реализма в сатире.
В объемном полотне оберовской макэриады соединялись правдивость и точность бытописательной детали, простота и реалистическая выразительность языка художественных образов с силой широкого обобщения.
Макэриада Домье-Филипона-Юара-Алуа стоит на уровне классического реализма своего времени. По силе социально-исторической типичности, по яркости психологической характеристики и, наконец, по конкретности изображения их связей с объективной материальной и общественной средой Робер Макэр и Бертран — родные братья отрицательных героев-буржуа, созданных Бальзаком, Диккенсом, Стендалем, Теккереем и т. д.
Очевидно это имел в виду Герцен, когда писал: «Робер Макэр, Прюдом — великие карикатуры, иногда гениально верные, верные до трагического у Диккенса» 8.
Но «Сто один Робер Макэр» как произведение сатирическое обладает особыми средствами изображения действительности, которые определяют его место во французском художественном процессе XIX в.
Тема макэриады — разоблачение власти денег, критика уродливой морали буржуа-собственника — характерная для всего прогрессивного искусства Июльской монархии, приобретает в издании Обера особенно острое, агитационное звучание уже в силу его структурного своеобразия.
8 А. И. Герцен. Собр. соч. в тридцати томах, т. XVI, М., 1959, стр. 136.
192
В «Сто одном Робере Макэре» нет увлекательной интриги, фабульных хитросплетений, побочных эпизодов, почти нет второстепенных персонажей. История героев и жизнь современного общества показаны здесь только в одном, наиболее важном для замысла произведения плане, в своеобразном сатирическом разрезе. Каждый кадр серии, состоящий из карикатуры, «легенды» и очерка, представляет собой звено единой разоблачительной цепи в общей сумме художественных доказательств главной идеи.
«Приключения» Макэра и Бертрана ультрасовременны и, в сущности, чрезвычайно обыденны. В орлеанистской Франции множество профессий и занятий превращались в источник нечистоплотного заработка и преступных спекуляций. Авторы оберовской серии нигде не отступают от жизни, но смело и талантливо пользуются преувеличением, карикатурным сгущением красок, всей палитрой приемов комического в искусстве.
Важнейшие задачи публицистической критики разрешаются ими без назойливой морализации, без дидактического нажима — единственно оружием смеха. Смешное в макэриаде бесконечно разнообразно. Смех бурлит в потоке быстро сменяющихся ситуаций, сверкает подлинным французским остроумием в языке, служит основным приемом внутренней характеристики персонажей и средством широких выводов; его диапазон вмещает все оттенки, начиная от легкого фарса и кончая гневной сатирой громадного идейного насыщения.
В момент одного из своих частых денежных кризисов Робер Макэр открывает брачную контору под названием «Bureau conjugo-moralo-matrimonial». Давая публикации в газете, он приписывает невестам, которых вербует из девиц самого низкого пошиба, молодость, красоту и большое приданое. Претенденты наводняют бюро. Бертран разыгрывает роль матери невесты. Свидания обычно заканчиваются скандалом. Но Робера мало интересовал исход дела. Ведь ему платили вперед 20 фр. за каждую встречу («Робер Макэр — матримониальный агент»). Это только смешно.
Но вот другой эпизод. Место действия — кабинет редактора политической газеты. На столе газетные выпуски различных цветов, и только чернильные пятна на них одинаковы. Входит Робер Макэр с независимым видом опытного литератора. На нем перетянутый в талии «польский» сюртук и невиданная шляпа; в руках сучковатая палка. Он принес статью против последнего закона. Но редактор говорит, что его газета за этот закон. Макэр удивлен, он уверен в том, что газета принадлежит к оппозиции, во всяком случае принадлежала еще вчера или на прошлой неделе. Не смущаясь, редактор с достоинством отвечает: «Что было то прошло. Мы всегда действуем в интересах страны». Опыт прожженного плута позволяет герою Домье не растеряться. Эта статья не пойдет, но у него есть в запасе другая о какой-то маленькой балерине из оперы. Он ее ругает. — «Не пойдет, — говорит редактор — у нас с ней в министерстве один покровитель».
193
Робер Макэр согласен заменить свистки аплодисментами, и тогда все устроится («Робер Макэр — политический редактор»). Это уже едкая сатира на продажные нравы буржуазной прессы, возмущавшие тогда всю передовую Францию.
Настало время, когда Робер Макэр и Бертран поняли, что оставаться во Франции после всех совершенных ими преступлений и мошенничеств — опасно. Как выразился Макэр, — «... нет больше здесь голубей, которых можно было бы ощипывать». Он решает устроить грандиозный банкет для своих многочисленных друзей и поклонников (конечно, в кредит) и в тот же вечер бежать в Бельгию. Рисунок Домье изображает друзей, нагруженных тяжелыми мешками с деньгами, при переходе границы. На физиономии Макэра наглая улыбка удовлетворения, но он как всегда лжет и лицемерит: «Прощай, неблагодарная земля, которая преследует и изгоняет своих детей, — говорит он, бросая последний взгляд в сторону Франции. — Прощай! Я переношу в другое место мои пенаты, мою индустрию и мои капиталы, но я оставляю тебе свое сердце!» («Робер Макэр кончает»).
В этом итоговом эпизоде сатира макэриады поднимается до обвинений высокой политической важности. Пренебрежение национальными интересами ради наполнения золотого мешка было основой государственной политики финансовой аристократии.
С великолепным мастерством выполнен Домье и его друзьями образ сатирического героя макэриады. Это персонаж фальстафовского плана. Робер Макэр — законченный негодяй, циничный, наглый, лишенный каких бы то ни было нравственных устоев, способный на любое преступление. Но, вместе с тем, он неглуп, находчив, изобретателен по-своему красноречив и необычайно остроумен (un bandit jovial — называли его современники-французы), у него широкий размах, он прекрасно знает свой век и умело «эксплуатирует» его пороки. Это не значит, что авторы идеализируют или щадят своего героя.
Читатель с интересом и увлечением следит за проделками и «превращениями» «рыцаря промышленности», прислушивается к его хитроумным монологам и репликам, забавляется парадоксальным ходом его рассуждении и доказательств, но, вместе с тем, все больше заражается антибуржуазной ненавистью.
Робера Макэра преследуют кредиторы. Чтобы избавиться от их визитов и отсрочить платежи, он сам переходит в наступление: является к ним на рассвете, распинается перед их постелью в своей честности, говорит о муках совести, о своей готовности вернуть долг и т. п. Разъяренные кредиторы, еще не очнувшись от сна, уже не думая о деньгах, прогоняют его и запрещают ему являться в другой раз. Как-то к нему домой пришел судебный исполнитель, чтобы описать имущество за долги. Макэр охотно соглашается, но умоляет сохранить ему одно кресло, на котором, по его словам, умер Мольер. Кресло было оценено в огромную сумму. Но потом оказалось, что Мольер умер на стуле, а Макэр ловко обманул полицию («Робер Макэр — должник»).
194
Робер Макэра судят по обвинению в грабеже. Он открыл подобранным ключом секретер в комнате соседа и хотел взять оттуда деньги. Речь Макэра на суде достойна Панурга. Это образец лукавства и хитроумной логики. Знаменитый «рыцарь промышленности» прикидывается глубоко оскорбленным павшим на него подозрением. Макэр сравнивает себя, как человека безупречной честности, с судьями, утверждает, что все обвинение основано на простом недоразумении. Он открыл ящик настоящим ключом, который еще раньше каким-то образом попал к нему. Значит это не он, а сосед пользовался как вор фальшивым ключом. В комнату соседа Макэр, якобы, попал случайно, ошибившись дверью, ибо он, как человек, занимающийся интеллектуальным трудом, чрезвычайно рассеян. Открыл чужой секретер тоже случайно; вынимая золото, он был уверен, что это его собственные деньги. Обнаружив ошибку, он хотел положить их на место. Но тут как раз раздался глупый и неуместный крик «Караул! Воры!» («Робер Макэр — обвиняемый»).
В карьере Робера Макэра головокружительные взлеты чередовались с падениями. С вершины миллионных финансовых сделок и колоссальных промышленных спекуляций ему пришлось как-то спуститься к скромным занятиям ресторатора. «Но этот мозг, сверхчеловечески организованный, — иронически пишет автор очерка Морис Алуа, — сумел превратить вульгарную профессию в величайшее дело». Робер Макэр решает стать «отцом поваров», «кормильцем человеческого рода». Он намечает грандиозный план снабжения потребителей. Он хочет удовлетворять все вкусы — аристократические и простонародные, обслуживать и замки, и мансарды, и хижины. Он будет устраивать свадебные обеды для коронованных голов и для голов в фуражках. Он осуществит «республиканскую мечту о братских банкетах». Его пищу будут доставлять в города и села по железной дороге, на подземных поездах и на аэростатах. Маленькие пирожки будут прибывать совсем горячими на берега ледовитого океана. Быстрота обслуживания будет такой, что все человечество сможет сесть за стол в одно время и т. п.
Однако нельзя верить либеральной болтовне «рыцаря промышленности» и его блестящим обещаниям. Единственной дамой его сердца всегда остается только золото. Заручившись финансовой поддержкой нескольких лиц, соблазненных его рекламой, Макэр, захватив деньги, исчезает («Робер Макэр — ресторатор»).
В десятках других эпизодов Робер Макэр выведен без «рыцарских доспехов» находчивости, изобретательности и либерального краснобайства. Он презирает народ и обирает бедняков, спекулирует на благотворительности за счет голодных детей, обворовывает нищих и т. д. и т. п. Это страшный и злобный хищник, подлинный «герой» Франции биржевых Дельцов.
195
В галерее замечательных типов, созданных французской демократической сатирой первой половины XIX в., Робер Макэр, несомненно, занимает первое место9. Он гораздо глубже, острее и содержательнее Жозефа Прюдома.
«Сто один Робер Макэр» — вершина передовой очеркистики времен Июльской монархии. В нем с большим блеском воплощены лучшие традиции памфлетного очерка прессы Филипона и, вместе с тем, намечены пути развития физиологии, то есть социальной сатиры и профессионально-бытовой характеристики типов в очерке.
9 Большой и восторженный отзыв о Робере Макэре, в своей «Парижской книге очерков» оставил В. Теккерей. Английский реалист сравнивает серию Домье-Филипона с «Оперой нищих» Гея и с «Джонатаном Уайльдом Великим» Фильдинга. Подробно излагая многие эпизоды Макэриады, восхищаясь злыми и остроумными парадоксами текста, чудесной выразительностью рисунков, Теккерей выше всего ценит глубокую «реальность», «правдивость», «верность действительности», свойственные шедевру французской сатиры, подлинную типичность ее персонажей. В глазах Теккерея комические приключения короля плутов Макэра и простака Бертрана — умный, проницательный комментарий к наиболее характерным явлениям французского общества, отважная сатира на «всех привилегированных» и на самого Луи-Филиппа.